— Идем! — твердо промолвила она и сжала руку дочери.
Они спустились по лестнице, распахнули дверь, и Жанна, гордая и удивительным образом изменившаяся, шагнула навстречу гвардейцам. Что было дальше, читатели уже знают.
Дамы ввели раненых в дом. Дверь за ними захлопнулась, и женщины тут же принялись обрабатывать многочисленные раны.
Пардальяны молча покорились.
«Черт меня возьми! — умилялся Пардальян-старший. — Пусть меня хоть десять раз на дню протыкают насквозь, если потом со мной будут возиться столь прелестные лекари!»
«Я попал прямиком в рай!» — восторгался Жан.
По вполне объяснимым причинам шевалье де Пардальяну накладывала повязки Жанна, а ранами его отца занялась Лоиза. Когда все необходимые меры были приняты, ветеран встал с кресла и с поклоном произнес:
— Мадам, позвольте представить вам моего сына, шевалье де Пардальяна. Я, Оноре Ги Анри де Пардальян, принадлежу к младшей ветви древнего дворянского рода из Лангедока; род сей всегда славился беспримерной отвагой и беспредельной нищетой. Да, мы очень бедны, но гордости нам не занимать, и — черт меня дери! — наши сердца не очерствели! Мы с сыном обязаны вам жизнью, и отныне вы можете целиком и полностью располагать нами…
— Сударь, — не скрывая волнения, воскликнула Жанна, — я сделала лишь то, к чему побуждало меня чувство благодарности! Неужели вы совсем не помните меня? Тогда взгляните на этот алмаз — вы отдали мне его в ту роковую ночь…
— Я ничего не понимаю, мадам… Разумеется, я не забыл вас. Но о какой признательности вы говорите, если должны презирать меня?
— Мне нелегко объяснить это, сударь. Вы для меня прежде всего благодетель, вернувший мне мое дитя. Я не знала, как вас зовут, но теперь мне ясно, что вы же и украли малышку. Как же это могло случиться?
— Хоть я и боюсь опять вызвать вашу ненависть, — решительно произнес ветеран, — я честно отвечу на ваш вопрос. Да, один и тот же человек, выполняя приказание Анри де Монморанси, похитил младенца, а потом, уже по собственной воле, принес его обратно. Один и тот же, а не двое разных, мадам. Увы! Я, и правда, совершил страшное злодеяние, и мысль об этом вот уже семнадцать лет угнетает меня. Клянусь, это единственная подлость, омрачившая мою трудную, бесприютную жизнь… Вернув вам малютку, я успокоил свою совесть…
— Лоиза, — вскричала Жанна де Пьенн, — посмотри на этого храброго и благородного воина: ради нашего с тобой счастья он осмелился ослушаться жестокого и всесильного сеньора!
Юная красавица приблизилась к ветерану, почтительно сжала его руку и подставила лоб для поцелуя.