А потом Поплутин учился ползать.
– Пластом ложись! – покрикивал Номоконов. – Ниже голову! Снова ленишься, торопишься. Думаешь, научился? А гляди, след какой. Коленками землю пашешь, локти вымазал. Не научишься по-таежному скрадывать – недалеко уйдешь.
В этот же день узнал Номоконов, как попал Поплутин в снайперский взвод. Уставший, встревоженный увертками ученика, он привел его в овраг, и хоть очень дорожили во взводе патронами, велел Поплутину стрелять в далекую цель. У мишени, густо пробитой пулями в самом центре, потеплевшими глазами посмотрел Номоконов на молодого солдата, похлопал его по плечу, погладил мокрые, коротко остриженные волосы, похвалил:
– Острый глаз, боевой. Пойдет дело.
– Вот так, товарищ обучающий, – блеснул глазами Поплутин. – Городские разные бывают. В детстве за рогатки их ругают, за самопалы… А когда началась война и стрелять потребовалось, увидели, что Михаил Поплутин не маменькиным сыночком рос, что кое-чему научила его жизнь. В техникуме уже, на курсах
военной подготовки… взял боевую винтовку, прицелился – и попал! Опять выстрелил – снова десятка! Те, которые разбирали меня, на собраниях вопросы ставили, обрадовались, сказали, что в боях я не одну фашистскую голову продырявлю. Сами, кстати, еще там… Не спешат идти в снайперские взводы.
– Понимаю теперь, – кивнул Номоконов. – Боевым в городе рос, а старших людей не слушался. На собраниях за это ругали?
– Да, не любил тихо ходить и ползать, – жестко сказал Поплутин. – Без таежных прикидок стрелять научился. И на передний край сражаться пришел!
– Правду говорю, – положил Номоконов руку на плечо солдата. – Послушайся. Еще не умеешь стрелять как следует, понапрасну пропадешь.
– А давайте так проверим, – вдруг развеселился Поплутин. –Чего вам не жалко? Ставьте! С любого положения прострелю! Красивый кисет у вас. Поставите?
– Кисет? – подумал Номоконов. – Чего ж… Давай! Ишь ты… Ну, ладно… А потом так: я ударю в твою вещь. Согласный?
– Идет!
– Погоди, парень, – остановил солдата Номоконов. – Хорошему стрелку зачем зайца в угол ставить? Далеко я уйду, в яму, на палке подниму кисет, качать буду. Просыпешь табак – через денек-другой вместе пойдем дырявить фашистов. Промахнешься – до пота ползать будешь, слушаться, признавать. Три патрона возьмешь.
–Договорились!
Трижды свистнули пули Поплутина – не тронули они неожиданно уплывавший в разные стороны кожаный кисет Номоконова. Огорченный промахами, Поплутин сердито смотрел на свою винтовку, щелкал затвором.
– Теперь твой табак сыпать будем, – подошел Номоконов. –Вали, свою поднимай коробку, как хочешь качай.