— Я человек войны, полковник. А войны, кроме пушечного мяса, требуют таких, как мы с тобой, будь мы трижды прокляты! Наверное, поэтому между нами много общего.
— Войны — двигатели прогресса, — саркастически усмехается американец. — Они всегда были и будут, во всяком случае в обозримом будущем мы с тобой без работы не останемся.
— О прогрессе можно спорить, но то, что война и убийство заложены природой в человека, тут не поспоришь, — отзывается Сарматов. — Я много раз поражался, как в первом же бою с молодыми солдатами происходит какое-то странное преображение... Изменяются походка, лица, глаза... В них пробуждается что-то очень древнее... На генетическом уровне воин пробуждается, так, что ли?.. Но в то же время сразу почему-то становится понятно, что некоторым из них природой не дано стать воинами, даже если они будут очень стараться подавлять в себе страх.
— Ты осуждаешь их?
— Как можно осуждать березу за то, что она белая, а сосну за то, что на ней растут иголки? Я просто говорю о том, что солдатами, на мой взгляд, все же рождаются...
— Согласен, Сармат, — кивает американец и неожиданно спрашивает: — Откуда у тебя такая фамилия? Я размышлял над этим, но мне кажется сомнительным факт, что ты потомок скифов-сарматов.
— Все мы в России потомки скифов-сарматов, — усмехается майор. — Говорят, мой далекий предок для полководца Суворова однажды степного коня объезжал, тот увидел, как он с диким жеребцом управляется, и назвал его в шутку Сарматом, ну, а мы, потомки его, стали Сарматовыми. До революции мои деды и прадеды коней разводили, даже к царскому двору чистокровных дончаков поставляли. Кстати, а как твоя фамилия, полковник?
— Джордж Ив Метлоу, — с готовностью отвечает тот.
— Настоящая или опять липовая, как в Никарагуа? Тогда, если мне не изменяет память, ты был неким Френсисом Корнелом?
— Нет, эта настоящая, — улыбается американец. — Ну вот, можно считать, что я сделал Лубянке первое признание.
Солнце между тем клонится к закату, низкие лучи просвечивают «зеленку» и широкую каменистую пойму реки нестерпимо ярким светом. Зубчатые скалы, нависающие впереди над «зеленкой», плывут в жарком мареве испарений, будто по воздуху, и кажутся они сейчас грозными призрачными замками из восточных сказок о приключениях Синдбада-морехода. И фигуры бредущих впереди Алана и Бурлака тоже кажутся нереальными, будто плывущими по воздуху. Но вот Алан и Бурлак замирают на месте, вглядываясь вперед, к чему-то тревожно прислушиваются.
Сарматов срывает с плеча пулемет и тоже прислушивается, стараясь понять, что их так насторожило, но все посторонние звуки гасит сильный рокот воды между округлыми речными валунами. Вертолет, неожиданно вырвавшийся из-за нависшей над «зеленкой» зубчатой скалы, застает группу врасплох — до ближайших кустов по обе стороны поймы метров по сто. Пилоты явно засекли заметавшуюся по каменистой пойме группу вооруженных людей и, держась в створе солнечного шара, направляют вертолет черным хищным зверем прямо на них.