— Влипли! — вырывается у Сарматова.
— Про нас, что ли, говорят?! — вскидывается Алан.
— Про Сеньку рыжего! — бросает Сарматов и поворачивается к Савелову: — Понятно теперь, зачем они металлолом грузили?
— Сволочи! — в ответ бросает тот и добавляет несколько крепких матерных словечек. — Скажи, ты ведь это предвидел?
— Поскольку я бывал в подобных переделках и раньше, то возможности такой не исключал... А насчет предвидения... Не я должен предвидеть, а те, кто планировал операцию, те, кто вертушку посылал без прикрытия!
— С-суки! — хрипит Силин. — С-су-ки, лампасники! Они друг друга отмажут, а спрос со стрелочника!..
Сарматов в упор смотрит на американца:
— Почерк парней из Лэнгли — грубо, но зато с размахом, не так ли, мистер?
— Все о'кей! — усмехается тот. — Глупо не извлекать пользу из ошибок противника!..
— Согласен! — хмуро кивает Сарматов и поднимается. — Короткими перебежками, мужики!.. Нехрен рассиживаться, ночевка отменяется!..
И снова вперед под неверным светом перевернутого месяца, под нестройный хор шакалов, надеясь только на свой опыт да еще на удачу, продвигаются бойцы. А чужая земля под ногами будто специально подсовывает острые камни и скользкие тропы. Слава богу, не противопехотные «лягушки»...
Восточный Афганистан
13 мая 1988 г.
— Говорил же нам в учебке капитан Бардак, — бормочет Шальнов под нос. — Не ходите, мол, дети, в Африку гулять... Который час, командир? — оборачивается он к Сарматову. — Я уже счет времени потерял!..
— Пять без четверти, — отвечает Сарматов. — До рандеву с вертушкой три часа. Если дальше все будет благополучно, то успеем!
— Думаешь, она прилетит? — тоскливо спрашивает Силин и добавляет сквозь зубы: — В Елоховской свечку поставлю...
Лежащий на носилках американец поднимает голову и осведомляется у Сарматова по-английски:
— Что он сказал?
Голос американца слаб и еле слышен даже в предрассветной тишине.
— Сказал, что, если доставим тебя до места живым, он в Елоховской свечку поставит, — отвечает майор.
— Что такое «в Елоховской»?.. Я не понимаю...
— Церковь. Патриаршая церковь в Москве.
— А... О'кей! Я согласен... — вздыхает американец и вновь откидывается на носилки.
— Пошел ты! — хрипит Силин и, повернувшись к Шальнову, просит его: — Андрюх, перехвати носилки, меня уже от запаха мочи тошнит!
Розовые рассветные сумерки незаметно вползают в ущелье, окрашивая в взаправдашний пунцовый цвет хлопья тумана над рекой.
— Мужики, держитесь ближе к берегу! — передает по цепочке Сарматов. — За туманом надежнее...
Река, текущая по древнему привычному руслу, то растекается по ущелью десятком слабосильных ручьев, то собирает их в единый, громыхающий камнями пенный поток. Шум этого потока гасит все другие звуки, и, когда совсем близко раздается собачий лай, все замирают от неожиданности. Сарматов заклеивает рот американца пластырем и жестом приказывает группе укрыться за камнями. Сам же он ползет вперед, к нависшему над рекой утесу.