Мутная слезинка скользнула по старческой щеке.
— Баба Варя, мой Василий не священник! — пустила в ход последний аргумент Ирина.
— Ничего. Всяк человек по подобию божьему сотворен и служить господу призван! — затараторила как по писаному старушенция. — Твой Василий страшные муки принимал, страдал, как Христосик… Ему душу доверить можно. — Бабка снова перекрестилась и, охая, присела на подставленную Святым табуретку. — Нет у нас настоящего попа, и не надо. Василий Петрович чин молитв над усопшим хорошо читает. Меня всяк раз слеза прошибает на отпевании. Опять же Святое писание наизусть знает!
Старушка поджала губы, давая понять, что без Голубева не уйдет.
Пришлось Серегину заводить машину. Изба тетки Марии стояла на другом конце деревни.
— Ты на своих японских ходулях до ночи по деревне тягаться будешь, — даже здесь не удержался Николай. — Уральский пастор Шлаг! Зашился в глухомань и проповеди глухим старикашкам читаешь. Пора браться за тебя! В Москве теперь клиники почище западных. Поставят на ноги.
* * *
…Ворох тряпья на кровати зашевелился. Сморщенное, точно печеное яблоко, лицо старухи высунулось из-под груды одеял и старых пальто с изъеденными молью цигейковыми воротниками.
— Кончаюсь, Петрович! — неожиданно густым басом заговорила умирающая. — Намедни охаяла меня Варвара. По-матерному охаяла. У меня сердце-то и захолонулось! Ты кого с собой привел?
Бабка выползла наружу из своей норы.
— Могилу, бабуля, копать тебе пришли! — радостно заявил Серегин.
— Сынки, так я же еще живая! — испуганно пробормотала старуха.
Николай присел на кровать, обнял бабку за плечи.
— Факт, мамаша! Потому и пришли. Кто нам за работу заплатит, ежели ты загнешься? — Разыгрывая бабку, он продолжал:
— Давай ставь магарыч, а мы тебе ямку, куда косточки сложить, в лучшем виде выроем. Глубокую! Пойдем на погост, место укажешь!
Баба Марья сверкнула острыми, совсем не старческими глазенками.
— Охальник! — хихикнула она, оценив юмор. — Петрович! Почто энтих-то привел? Али они из милиции?
Старушка спрыгнула с кровати с поистине молодой прытью.
— Маманя, ты никак самогон гонишь! — донимал хозяйку дома Серегин. — Милиции боишься!
— У нас в деревне отродясь самогона не гнали. А бражка есть! — сказала старуха и стала орудовать ухватом в печке.
По всей видимости, соборование отменялось.
— Батюшку нашего изверги бьют!.. — прогудела хозяйка, забравшись по пояс в печку, и достала оттуда чугунок с каким-то варевом. — А вы, значится, не из милиции?
— Нет! — в один голос недоуменно ответили Святой с Серегиным.
— Вот! Петровича обижают, а милиция пожаловать к нам не может! — проворчала бабка Марья, сноровисто накрывая на стол.