— Осталось совсем немного, Бобби, — сказала Эстер, присаживаясь. — Всего четыре дня. Четыре несчастных дня.
— Что правда, то правда, — просиял Бобби.
— Ты знаешь, я читала статью в журнале: там говорится, что последние несколько недель в тюрьме — самые трудные. В эти последние недели совершается больше побегов, чем в любое другое время.
— Это бегут те, у кого большие сроки: двадцать — двадцать пять лет. В нашей окружной тюрьме такого не бывает.
Эстер посмотрела прямо в глаза мужу.
— Ты знаешь, я бы не хотела, чтобы ты особенно тревожился... мучился.
— Я совершенно спокоен, Эс.
— Тебе не надо думать ни о чем плохом, Бобби. Еще четыре дня, и все это останется позади. Еще четыре...
— Со мной все в порядке, Эс. Я ни о чем не тревожусь. Не беспокоюсь. Ужасно счастлив, что выхожу на волю.
Эстер глубоко вздохнула, и ее тело расслабилось. Она вновь приложила руку к стеклу.
— Бобби, — сказала она мягко. — Я так люблю тебя.
— Эс.
— Я так по тебе скучаю. Мы все по тебе скучаем. Очень сильно.
— Все будет о'кей. Не беспокойся, детка. Я выйду отсюда, и все будет о'кей. Твой муженек выйдет из тюрьмы. И больше сюда не вернется.
Эс наконец позволила себе улыбнуться. Ее взгляд жадно пожирал его тело.
— Бобби, ты единственный мужчина, который хорошо выглядит даже в тюремном комбинезоне.
— Перестань болтать, Эстер. Много ли других мужчин ты видела здесь, в тюрьме?
Они тепло улыбались друг другу, наслаждаясь взаимным присутствием.
— И ты выглядишь очень хорошо, детка. Просто замечательно. — Бобби перегнулся вперед и шепнул в телефонную трубку. — Уж и надеру я тебе задницу, когда выберусь отсюда.
— Тише, Бобби. — Эстер покраснела и оглянулась.
— Надеру, надеру, — громко сказал Бобби, и они оба рассмеялись.
В стеклянном окошке в двери за спиной Бобби появился тюремщик, он окинул их суровым взглядом, прежде чем двинуться дальше. Бобби и Эстер с трудом удержались от смеха. Бобби закурил сигарету, то же самое сделала и Эстер.
— Тебе нужны еще сигареты, Бобби?
— Нет, детка. Все, что у меня останется, я должен отдать другим ребятам.
Некоторое время они молча курили. Эстер смотрела, как, выбиваясь из широких ноздрей, струйки дыма постепенно окружали его лицо. Она вообще любила наблюдать за ним. Смотреть, как он что-нибудь делает. Курит. Бреется. Ест. Трахает ее. Он был самым красивым мужчиной, какого ей доводилось когда-либо видеть, но вот уже год, как они разъединены, и она вся истосковалась по нему.
— Бобби, я говорила с мистером де Кастро в больнице. Он сказал, что не может быть и речи о том, что ты сможешь снова там работать. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас. Но он поговорил с женщиной, которая заведует нашим больничным кафетерием — не могу вспомнить ее имя...