— Что ты сделала? — тихо переспросил он, не решаясь поверить. — Что ты сделала?
Она, все еще с аппаратом, лениво приподнялась, не очень уверенно потянулась к нему.
— О'кей, папочка. Сказала, как сильно ты любишь меня, как мы любим друг друга, как...
Он неловко размахнулся, ударил ее. Она упала назад, на кровать, прижала руку к лицу. В углу рта выступила кровь.
— Скотина! — закричала она. — Мне больно! Ты сделал мне больно!
Он хотел ударить ее снова, раздавить, уничтожить, истребить, заставить замолчать.
— Ублюдок! — визжала она, стоя на коленях, изо рта текла кровь.
— Что ты наделала?!
— Сказала ей! Сказала! — Голос стал пронзительным, истерическим. — Сказала, как сильно ты любишь меня, как трахнешь меня. Сказала, что она жирная еврейская корова, а дырка между ног у нее...
— Заткнись! — Голд угрожающе нависал над ней. Гнев разливался по телу, распирал, разрывал его, как разрывает вой сирены мирную ночь. Она пятилась от него по Широкой постели, а телефонный провод, волоча за собой перекрученные простыни и упавший аппарат, соскользнул на пол и полз, как змея. Это было жутко.
— Сказала ей, что ты ее больше не хочешь, а хочешь только меня. Сказала, что из нее воняет, а я вымываю эту вонь...
— Заткнись!
— Что ты любишь меня, ты не любишь ее, никогда не любил, скажи, скажи ей, Джек, скажи, что ты любишь меня...
— Заткнись! — Он шагнул к ней, поднял руку. Уставился на ее окровавленный рот, рот, который не хотел молчать, который погубил его.
— Сказала ей, что она тебе больше не нужна, нужна я, только я! — сердито прорыдала она, дернула на себя простыню, задела провод, и телефон опять пополз по полу.
— Заткнись!
— Сказала ей, она просто жирная еврейская бабища, она не нужна тебе, она и ее отродье...
Уэнди?
— И никто, кроме...
— Заткнись! Заткнись!
— Жирная еврейская сука! Бесцветная образина!
— Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Он опять ударил ее, повредил руку об скулу.
Она вскочила, схватила трясущимися руками его револьвер.
— Ублюдок! Я убью тебя! Убью!
— Что ты натворила! — орал он.
— Убью!
— Уже убила!
— Ублюдок! Мразь! — Она целилась ему в сердце.
— Ну давай! Давай! — Кто-то должен был умереть.
— Джек, ты не любишь меня? — вдруг всхлипнула она.
— Давай же, сучка, наркоманка! — бесновался он.
— Я люблю тебя, Джек! — крикнула она, приставила дуло к виску и спустила курок. Пуля прошла через голову, она рухнула на кровать и больше не шевелилась.
Что это было? Выстрел? Атомный взрыв? Он уничтожил его, его жизнь, мир, вселенную.
Ее мозг стекал по стене. Как живой. Она лежала, распростершись на голубом покрывале, и кровь лилась по лицу, сбегала на шею, на маленькие груди. Горячая, красная кровь, дымящаяся в ледяном воздухе.