Улыбка Эстер светилась неподдельной гордостью. Но произнесла она с притворной укоризной:
— Нет чтобы, как все нормальные дети, смотреть мультфильмы:
Малыш Бобби улыбнулся в ответ.
— Но, мама, каждый человек знает, что мультфильмы показывают в субботу утром.
— Вот хитрюга, опять выкрутился! — рассмеялась Эстер. Затем снова опустила глаза к газете, но малыш Бобби был не из тех, кто так просто сдается.
— Ну, мама же!..
— Ну, ладно, ладно. — Эстер аккуратно сложила газету и опустила ее на колени. Прикурила еще одну сигарету от окурка старой.
— Почему они оскверняют синагоги? — снова спросил мальчик.
— А ты знаешь, что такое «осквернять», малыш?
Маленький Бобби смотрел на нее, часто моргая, всем своим видом выражая растерянность.
— Я... думаю, что да, — пробормотал он.
Сердце Эстер Фиббс буквально разрывалось от любви и гордости за то, что она произвела на свет такое существо. Никогда прежде не доводилось ей сталкиваться с таким любопытством, такой неуемной жаждой знаний. Она любовалась сыном. И это — часть ее самой, плоть от плоти.
— Осквернять — это значит ранить, портить. Разрушать что-то. Совершать акт вандализма.
— Я знаю, что такое вандализм. В прошлом году у нас в школе тоже устроили вандализм.
— Ну вот, это то же самое.
— Но почему они это делают?
Эстер тяжко вздохнула и указала на пустую чашку.
— Иди, подлей мне кофейку, малыш. И добавь ложечку сахара.
Малыш Бобби схватил чашку и помчался на кухню. Эстер распрямила длинные ноги и, перегнувшись в кресле, затушила сигарету. Она пыталась собраться с мыслями, сообразить, как лучше объяснить все сыну. Он так стремится к знаниям. Она понимала, что в один прекрасный день — а день этот наступит очень скоро — он посмотрит на свою мать и поймет, какая она тупица. Какая необразованная, примитивная. Какая провинциальная. Она всеми силами старалась отсрочить наступление этого дня. Но пока... пока надо объяснить своему ребенку, редкостно одаренному ребенку, смысл и суть предрассудков.
Малыш Бобби принес кофе. Снова разлегся на полу и вопросительно уставился на мать. Эстер достала из корзинки один из последних бисквитов, намазала маслом, потом — клубничным джемом. Откусила, стала медленно жевать.
— Так что они там говорили, по телевизору?
— Они говорили, что кто-то писал краской на стенах синагоги разные подлые вещи. Неприличные, какие пишет шпана. Гадости. Разные непристойности...
«Что бы это все означало, черт возьми?» — подумала Эстер.
— Что ж, малыш, думаю, дело тут сводится вот к чему. — Она откусила еще кусочек и запила кофе. — Помнишь тот день, когда я привела тебя в класс для особо одаренных детей? Мы как раз поднимались по лестнице и вдруг услышали, как какая-то белая мама говорит своей маленькой дочурке. — Эстер, передразнивая резкий высокомерный голос, произнесла: — «Интересно, как это им удалось пропихнуть сюда этого?» И ты еще спросил меня, почему она так сказала. Помнишь?