Катерина, зябко кутаясь в пуховый платок, шла за ними и трогательно махала рукой. Когда машина скрылась из вида, она зевнула, лениво посмотрела на окна дома и, наконец, заметила меня.
— Холод собачий, — сообщила она, кивнув головой в сторону веранды. — Даже не верится, что вчера сидели в купальниках. Может не поедешь? Масючка не обидится. Глянь, небо опять заволокло.
— Лучше скажи куда вы дели этого старого козла? — вместо ответа спросила я.
— Какого козла? — изумилась Катерина.
— Да Моргуна, будь он не ладен.
— Моргун еще не проморгался, спит в столовой. Виктор заедет за ним позже.
— Могу и сама отвезти старикашку, — предложила я, думая, что такое положение вещей мне на руку.
Должна же я кого-то расспросить про дачи. Катерину вряд ли возможно. Она быстро смекнет что к чему и сразу доложит Ивановой, а Моргуну, как любому мужчине, гораздо проще запарить мозги.
— Вези, коли не лень, — почесываясь и зевая, согласилась Катерина. — Виктору меньше заботы.
Так и поступили. Наспех позавтракав на кухне, я выкатила из гаража “Хонду” и отправилась загружать в багажник Масючкины герани. Катерина тем временем должна была растолкать Моргуна, и придать ему вид, достойный его кафедры.
Пока Масючка грузила герани, я страдала. Мучительно хотелось расспросить ее про дачи, но образ вездесущей Катерины витал надо мной. Сознавая опасность, я держалась изо всех сил, уповая на Моргуна.
Моргун, когда я въехала во двор, уже стоял на веранде и, качаясь, держался за портфель. Он всеми силами пытался достичь благопристойности, но недостаток трезвости сильно мешал.
— Сонечка, вы только не быстро, — вместо приветствия промямлил он, усаживаясь на переднее сиденье, — мне что-то нехорошо.
Смущенно помолчал, подумал и виновато добавил: — Давление… и возраст.
“Давление! Возраст! — внутренне возмутилась я. — Дай Бог мне, в моем цветущем возрасте и с моим завидным давлением, так пить и остаться живой!”
Но ничего не поделаешь, пришлось ехать медленно, как ни хотелось мне быстрей отправиться на поиски вчерашнего дома. По дороге выяснилось, что Моргун не пригоден ни к чему, кроме как охать и стонать. На все мои вопросы он впадал в глубокую задумчивость, плавно переходящую в храп. Когда же мне удавалось его разбудить, несчастный тут же принимался охать и стонать. При этом его трясло мелкой дрожью. Просто алкоголик какой-то. Естественно, доверительного разговора о дачах не получилось, а без этого разговора Моргун был просто обуза.
Короче, не взирая на все регалии Моргуна, я не повезла этого абстинента в мединститут, а высадила его где Бог на душу положил: в трех шагах от Марусиной портнихи.