Номер был занят. Я позвонила второй раз с тем же успехом. На третий раз услышала вот такую вещь: “Если у вас есть имя, назовите его. После короткого сигнала готов выслушать и ваше сообщение.”
“Однако, Павлуша шутник,” — подумала я, не собираясь оставлять никаких сообщений.
До конца обеда названивала я по тому номеру, но каждый раз включался автоответчик.
Стало ясно: не избежать разговоров о геморрое и радикулите, и я поехала к тете Маре.
* * *
Дом я нашла без труда. Вошла в калитку, поднялась на крылечко, постучала в дверь, прислушалась. Никаких признаков жизни. Я постучала еще, более настойчиво и энергично, на тот случай, если тетя Мара, сморенная геморроем, крепко заснула. Дверь дрогнула и с громким скрипом отворилась.
— Тетя Мара, — крикнула я вглубь дома.
Ответила мне тишина. Потоптавшись в растерянности у входа, я решилась зайти. На этот раз, пользуясь отсутствием вертлявой Катерины, я с любопытством смотрела по сторонам. Робко шла по прогнившим половицам, застеленным разноцветными вязанными половичками, удивляясь скромности жилища. Словно в середину века попала. На стенах фотографии, на тумбочках, кружевные салфетки. Вор Павлуша не удосужился подарить матери что-нибудь из того мешка, которым разжился в доме Владимира.
С такими мыслями вошла я в комнату, где лежала вчера тетя Мара. Там же лежала она и на этот раз, только горшок с геранью стоял не на тумбочке, а на подоконнике за спинкой кровати.
Сначала я подумал, что тетя Мара крепко спит, но, окликнув ее несколько раз и не получив ответа, удивилась. В ее возрасте спят чутко. Наученная горьким опытом, тронула тетю Мару за руку и отшатнулась, вспоминая Верочку. Рука тети Мары была тоже значительно холоднее, чем это принято у живых.
Мне сделалось дурно. Захотелось бежать, так я и поступила. Выскочив на улицу, рухнула в “Хонду” и умчалась прочь.
“Чего трясешься, дурочка, — уговаривала я себя. — Тетя Мара стояла к смерти значительно ближе, чем Верочка, так стоит ли пугаться? Ну умерла, в ее возрасте это неудивительно. И потом, как она жила, так я бы, на ее месте, за благо почла любую смерть.”
Но сколько я себя ни уговаривала, менее страшно не становилось. Не то, чтобы я так сильно боялась трупов. Трупов немало повидала на своем веку. Настораживало другое: их свежесть.
“Покойные и остыть толком не успевают, как их нахожу, — горестно размышляла я. — Узнай об этом милиция, долго пришлось бы придумывать себе оправдания.”
Однако, чем дальше уезжала я от тети Мары, тем быстрее возвращалось самообладание. В конце концов я решила, что смерть матери вора поможет мне в поисках последнего. Никуда Павел не денется и вынужден будет мать хоронить. Наверняка и Катерина примет участие в похоронах тетушки. Мне остается лишь увязаться за ней, и встреча с Павлом гарантирована. Негоже, конечно, шантажировать человека в столь траурный день, но выхода у меня нет, придется шантажировать.