Ну, конечно же, не для этого. Им просто жаль меня. Они просто сочувствуют и не понимают, как я в этой великой России живу?
А где еще жить мне, русской девушке? Правда, о том, что я русская, им невозможно сказать. Поляки не могут понять, что русскими в России становятся даже евреи. И так сильно эти евреи становятся русскими, что русскими они в своем еврейском Израиле потом и живут. Им даже свинину там есть разрешили. Поэтому в Быдгоще я, разумеется, полька — уж простите меня. И не потому я в Быдгоще полька, что евреям разрешили в Израиле есть свинину, а потому, что поляки не могут понять, как я могу обожать эту Россию. Но зато я их тоже жалею: как они в этой тесной Польше живут? Там же российскому человеку и развернуться-то негде!
Все правильно устроил господь: великая Россия для россиян, независимая Польша в составе Европы, а уж евреи, они где хотят, там и живут. Потому что их любят везде.
Я вышла из поезда и упала в объятия Янека, троюродного брата моей мамы и своего троюродного дядюшки, сына бабушки Франи. За ним в длинной очереди стояли: Марта, жена Янека, Збышек, их сын, Каролина, их дочь, Петр, брат Янека, Дана, жена Петра, Ядя, их дочь, Марек, их сын, пан Ян Ляссота, родной брат бабушки Франи, пани Анна, его жена, Дариуш, их внук, Моника, его жена, и Якуб, сын Дариуша и Моники. Замыкали шествие бабушка Франя и дедушка Казик, который смущенно сказал:
— Прости, Музка, остальные приехать никак не смогли. Кто в Германии, кто в Бельгии. Жизнь разметала.
Я его успокоила:
— Ничего, мне хватит и этих.
Побывав в крепких объятиях родственников, я даже забыла, зачем приехала в Быдгощ. Изрядно помятая и зацелованная, стояла я на перроне и радовалась, что хорошо сэкономила на носильщиках: не будет проблем с моим багажом. Не всякому из родни даже по одной ручке от каждой моей сумки достанется. Многие, как это ни печально, пойдут порожняком — так много родни и так (выходит уже) мало сумок.
На вокзальной площади, как и положено, меня поджидал целый эскорт: «Рено», «Пежо», парочка «Мерседесов», два «Форда», одни «Жигули», три старые «Волги» и даже один «Запорожец». И еще они будут русских ругать!
— Музка, едем к нам? — чисто риторически спросила бабушка Франя, жестом давая родне понять, чтобы даже и не помышляли сегодня заграбастать меня.
Все состроили кислые мины, но покорились. Но каждый взял с меня клятву, что в ближайшее время я уделю внимание и их «бабке» да бисквитному пирогу с пьяной вишней. Особенно хорошо удавался этот пирог Дане, жене Петра, старшего сына бабушки Франи, поэтому приоритет я оставила за их семьей. Остальные пошли в порядке убывания кулинарных способностей жен. Таким образом мой друг детства Якуб оказался самым последним, поскольку вообще не был женат.