Но быстрый стук копыт стал замедляться, лошадь перешла с галопа на шаг, и это, и ритмичный хруст гравия — все было слишком реально. Кто-то подъехал верхом — может быть, от Тарлтонов или Фонтейнов? Скарлетт подняла глаза. В кавалерийском седле сидел янки.
Еще не осознав случившегося, она уже спряталась за занавеской и как завороженная смотрела на всадника сквозь дымчатые складки шелка, затаив дыхание от неожиданности и испуга.
Он мешковато сидел в седле — плотный мужчина в полурасстегнутом синем мундире; у него было грубое лицо и неопрятная черная борода. Маленькие, близко посаженные глаза, щурясь от солнца, спокойно разглядывали дом из-под козырька жесткого синего кепи. Когда он медленно спешился и закинул поводья на коновязь. Скарлетт наконец смогла вздохнуть — но так болезненно И резко, словно после удара под ложечку. Янки! Янки с большущим пистолетом на боку! А она одна в доме с тремя больными и с маленькими детишками!
Пока он не спеша шагал по дорожке, держа одну руку на кобуре, зыркая маленькими бусинками глаз вправо и влево, калейдоскоп беспорядочных видений закружился перед мысленным взором Скарлетт: перерезанные горла, надругательства над беззащитными женщинами, о которых шепотом повествовала тетушка Питтипэт, дома, обращенные в пепел вместе с умирающими людьми, дети, вздетые на штыки, чтобы не пищали, — все неописуемые ужасы, таящиеся в слове «янки».
Ее первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под кровать, спуститься по черной лестнице и броситься к болоту, зовя на помощь, — что угодно, лишь бы убежать. Но тут скрипнули ступеньки крыльца под осторожной ступней, затем она услышала, как солдат крадучись вошел в холл, и поняла, что путь к отступлению отрезан. Оцепенев от страха, она прислушивалась к его передвижениям из комнаты в комнату, и шаги звучали все громче, все увереннее, по мере того как он убеждался, что дом пуст. Вот он прошел в столовую и сейчас, верно, направился на кухню.
При мысли о кухне ярость полоснула Скарлетт по сердцу как ножом и страх отступил. Там, на кухне, на открытом очаге стояли два горшка — один с печеными яблоками, другой с похлебкой из овощей, раздобытых с таким трудом на огороде в Двенадцати Дубах и у Макинтошей, — скудный обед, которому надлежало утолить голод девяти людей и которого, в сущности, едва могло хватить на двоих. Скарлетт уже несколько часов усмиряла свой разыгравшийся аппетит, дожидаясь возвращения тех, кто ушел на болото, и при мысли, что янки съест их жалкую еду, ее затрясло от злобы.
Будь они все прокляты! Они налетели на Тару как саранча, опустошили ее и оставили людей медленно погибать с голоду, а теперь вернулись, чтобы отнять последние жалкие крохи! Ее пустой желудок свело судорогой.