На это Ястра ответила — так, словно проблема ее уже более совершенно не волновала:
— Да-да, конечно — как вам будет угодно…
Большинство ведь, как-никак, подписало. Ну а с этими… разберемся как-нибудь.
— Здоровье Властелина Яс Тамира! — провозгласила Ястра.
И проследила. Выпили все. Как и полагалось — до дна. Впрочем, иначе здесь и не пили.
Теперь можно было — хоть на мгновение — спокойно перевести дыхание. Перед новой схваткой. Ястра предчувствовала, что схватка будет.
Но на сей раз — не с донками уже. Всего лишь с одним человеком. Который ей сейчас был, пожалуй, нужнее, чем Высокая Мысль всего Ассарта. Которого, конечно, можно, наверное, и напоить, как их, — только это вряд ли поможет.
Нужно уговорить Ульдемира, во-первых, принять то, что она ему как на золотом блюде принесет: роль признанного отца нового Властелина и Первого Полководца — то есть главнокомандующего Ассартской, фактически сейчас не существующей, армией.
Уговорить, чтобы взял на себя свершение невозможного: расправиться с чужим войском, со своими бандитами и — прежде всего — надежно изолировать Изара, который — она понимала — никак не захочет так просто отречься от Власти, кто бы его там ни низлагал.
А еще раньше — это уже во-вторых — этой же ночью, пока тут будет дым стоять коромыслом, устранить Великого Донка Плонтского. Самого опасного сейчас человека. Это явно придется Ульдемиру не по вкусу. Будь он настоящим политиком — согласился бы и бровью не повел. Однако он не политик. Пока еще. Но его непременно надо будет уговорить. Ни на кого другого положиться нельзя: предложи она такое кому-то из немногих оставшихся приближенных — наверняка тут же помчатся к Плонту, рассчитывая на немалую благодарность в будущем.
Склонить Ульдемира. Хватит ли у нее на это сил? Не было под руками зеркала, чтобы поглядеться в него. Но ощущение было такое, что — сможет.
И не только потому, что того требовали Власть и Политика. Это, может быть, даже и не самым главным сейчас было. Женщина нередко оказывается сильнее правительницы — хотя внешне ничем этого не покажет до самого последнего мига.
Итак, я, сам того не желая, вдруг вновь вмешался во внутренние дела страны, гражданином которой не являлся. Хотя трудно было, конечно, сказать, где тут кончаются внутренние и начинаются прочие. Во всяком случае, инструкции — или советы, называйте как угодно, — данные мною неудачливому историку, были, с моей точки зрения, вполне разумными; другое дело — сумеет ли он членораздельно передать их своему начальству, да и доберется ли до него вообще. В эти времена и в этих местах ни в чем нельзя было быть уверенным; я, например, сильно сомневался в том, что Ястре удастся хоть что-то втолковать гордым донкам, не говоря уже об ее несколько туманном обещании поймать их на большой крючок: в этом я и подавно сомневался. И, откровенно говоря, куда больше рассчитывал на мой экипаж, на четырех человек, каждый из которых должен был начать действовать в свое время и на своем месте. И то и другое было нами определено с необходимой точностью. Но все то была теория, и наверняка мы, как сказал поэт, забыли про овраги — а по ним ходить.