Да и вся обстановка, в которой помещалась теперь бывшая любовница Властелина, ныне же — Мать Наследника, могла показаться сколько-нибудь приемлемой только, если сравнивать ее с казарменным убранством остальных помещений в обширном подвале: сюда притащили кое-какую уцелевшую в соседних развалинах мебель, включая даже клав-арфу, которая только зря занимала место, поскольку играть на ней Леза никогда не училась. Кое-что — кровать, например, а также большое трехстворчатое зеркало — было взято даже не с улицы (стекло плохо сохраняется, когда рушатся стены), а реквизировано у населения в уцелевших домах. Однако для Плонта, с детства понимавшего толк в убранстве, все это подходило бы, в лучшем случае, средней руки мещанке (какой Леза в прошлом и была), но никак не Матери Наследника; Плонт же всем своим поведением показывал, что безоговорочно признал женщину именно в таком качестве.
Может быть, конечно, то был всего лишь политический расчет. Да ничего иного и быть не могло, пока Плонт ее не увидел. Но он увидел. И сразу же политический расчет если и не отступил на задний план, то во всяком случае сравнялся весом с удовольствием чисто эстетическим, какое неожиданно испытал Великий донк при первом же взгляде на Лезу.
И дело было, разумеется, не в том, что ее, после крутого приказа Охранителя, успели приодеть, снабдили также и всяческой косметикой, пусть и не высших сортов (за счет все той же реквизиции). Обстановка, костюм Матери Наследника и макияж были, по мнению Плонта, просто убогими, не говоря уже о почти полном отсутствии драгоценностей (солдаты и их реквизировали, но как-то так получилось, что не донесли до места). Нет, все это не могло произвести на человека из высших (и богатых) кругов никакого впечатления — и не произвело. Так что вовсе не эти мелочи сыграли роль.
Дело заключалось в той внутренней перемене, которая, неожиданно для самой Лезы, произошла в ней после того, как Охранитель позволил ей, и даже не позволил, а заставил ее вдруг увидеть себя иным образом, в совершенно новом качестве. Слова Повелителя Армад послужили запалом; заряд сработал, плотина, все это время незримо существовавшая в ней, рухнула — и накопленное чувство хлынуло наружу.
А копилось оно, помимо желаний и ощущений самой женщины, уже достаточно давно. С того самого времени, когда она впервые предстала перед Изаром и была им признана и принята. Нельзя долгое время находиться рядом с властью, быть близким ей и плотью, и духом — и не впитать этого, не заразиться, если угодно, этим ощущением могущества. А когда эта копившаяся где-то в подсознании женщины субстанция начала, скажем условно, из газообразного состояния переходить в жидкость, которая тут же и кристаллизовалась, превращаясь в вещество небывало устойчивое, которое можно было бы исторгнуть из организма разве что при помощи хирургического ножа, а скорее — топора, — тогда она уже окончательно превратилась в существо, способное на великую Власть, хотя сама тогда еще этой перемены в себе не сознавала.