Может быть, в тот миг мне следовало вести себя достойнее, показать свою независимость. Но вечеринка, похоже, все-таки расслабила меня, и я смотрел на Ястру, боясь оторвать взгляд. И не потому, что хотелось освежить в памяти ее облик после моего продолжительного отсутствия; настолько сентиментальным я не был. Наверное, не потому. Нет, просто смотрел, как смотрят на картину. Любовался, наверное. Без всяких посторонних мыслей.
Она же глядела на меня спокойно, как если бы мы с нею виделись в последний раз — ну с полчаса тому назад, не более того. Глядела — и молчала, ожидая, наверное, что говорить начну я, как и полагается подчиненному. Для меня это было уже всего лишь игрой, но почему бы и не поиграть, если ей так хочется?
Мне пришлось обождать немного — пока доставивший меня (без малейшей попытки к сопротивлению с моей стороны) тарменарский капитан что-то докладывал ей, а она внимательно слушала, едва заметно хмуря брови. Когда он умолк — тоном приказания сказала ему несколько слов. Я не понял ни единого: общались они на том же горном диалекте, на каком капитан объяснялся с солдатами и с расшифровкой которого, я уверен, не справился бы и компьютер, не то что простой смертный: не язык, а смесь свиста с подвыванием. Получив распоряжение, капитан коротко поклонился и скрылся за портьерой, прикрывавшей дверь. Только после этого я получил возможность сказать:
— Жемчужина повелела явиться. И вот я здесь и преклоняю колено.
Я в самом деле так и сделал. Ее губы слегка изогнулись в улыбке.
— Встань, Советник.
Я распрямился.
— Разве я не лишен еще этого звания?
— Не помню, чтобы я принимала такое решение. И потому спрашиваю: что это была за выходка — сбежать неизвестно куда на столь долгий срок? И почему даже теперь, когда ты вернулся, мне приходится посылать за тобой солдат, разыскивать по всей округе, хотя в эти дни, самые сложные дни моей жизни, ты обязан находиться при мне неотлучно!
— Жемчужина гневается?
— Ты полагаешь, меня должно радовать, когда тебя находят пьяного, в компании каких-то дешевых баб — тебя, не просто Советника Жемчужины, но и удостоенного высочайшей близости…
Похоже было, что в ее голосе прозвучала неподдельная ревность. Этого я, откровенно говоря, не ожидал. Думал, что чувство Власти успело вытеснить все остальные эмоции. А еще более — чувство материнства: она, как-никак, успела родить вполне благополучно — и, судя по внешности, это пошло ей на пользу: никогда еще не приходилось видеть ее такой цветущей. Я недооценил ее? Наверное, каждая женщина и в самом деле — неповторимый мир. Хотя, может быть, в ней говорит сейчас лишь чувство оскорбленной собственницы? Или мне предстоит услышать лекцию на тему «Ребенку необходим отец»?