– А станцевать ты по радио не хочешь? – говорил дядя с блестящей, начисто выбритой головой. Он сидел за столом и в изнеможении обмахивался ладонью, гнал в лицо ветер. Ему, наверно, было плохо… Слева от него на отдельном столике стояло что-то похожее на радиоприёмник, металлическое и окрашенное в серый цвет. На этом аппарате стоял микрофон на коротенькой ножке.
С правой стороны стола сидела и болтала ногами Марина. Перед ней лежала гора конфетных бумажек и яблочных огрызков.
А перепачкалась! Вся в шоколаде…
– Ой, это вы! – спрыгнула Марина со стула и ткнулась мне лицом в грудь.
На моей белой рубашке остались следы её щёк, губ, носа и подбородка. Это спереди, а с боков, под мышками – по пять пальцев. А Женя-большой успел выставить перед собой руки, защититься.
– Наконец-то вы пришли! – поднялся на ноги лысый дядька. Он был небольшого роста, просто удивительно, что у него такой густой голос. – Наконец-то! – радовался дядька. Он нашипел себе полный стакан из сифона. Часть выпил, а часть вылил на платок и прижал к затылку.
– Наконец-то! – встал со стула у двери милиционер, заходил по комнате.
Мы сначала даже не заметили его. Сторожил, наверно, Марину, чтоб не удрала.
– Забирайте её сейчас же! – сказал бритоголовый дядька строгим голосом. – Концерт без заявок на весь рынок!
И лысый, и милиционер говорили нам, говорили наперебой, что нехорошо детей оставлять без присмотра, что так недалеко и до беды. Что детей надо воспитывать в строгости, чтоб не росли, как сорняки. Что им…
Казалось, конца-края не будет гневным речам. Потом лысый директор схватился за грудь, а милиционер начал промокать себе лоб «качелями» – промокашкой.
– Ваш паспорт! И водительские права! – потребовал милиционер и расстегнул складную сумку с одним прозрачным боком.
Дядя Коля показал паспорт и права, попросил прощения за беспокойство…
Летели мы из той конторы чуть не бегом. Женя тащил Марину за руку, а она, морщась и подпрыгивая, топала-частила следом и хныкала:
– Ой, ножкам колется! Ой, в животике рычит!
Объелась, наверно, конфетами, вот и рычит. Оставила бы мне половину или хоть бы половинку половины, и ей было бы хорошо и мне.
Женя наконец взял её на руки:
– А зачем было разуваться? Выпачкала носки, порвала, ноги исколола…
– Ага! А как бы вы знали, что я не совсем пропала и скоро приду?
– Как… Как… Сидела б, где тебя посадили, и всё!
А разве не так? Пусть бы ещё всё с себя поснимала, голышом по рынку бегала. Тогда точно знали бы, что долго не погуляет.
Машина стояла там же, где мы её оставили.
Я быстренько дёрнул заднюю дверку и ринулся занимать место…