Катя шмыгнула носом и злорадно ухмыльнулась. Как удачно у нее получилось! Дикая Лиза! Именно дикая, а не бедная, как попыталась назвать ее Зоя. Вчера за обедом домработница с упоением пересказывала какой-то старинный роман, в котором бедная девушка Лиза утопилась от несчастной любви. Честно сказать, подобной участи этой внезапно вторгшейся в их жизнь женщине, Катя не желала. Но очень хотела бы, чтобы она покинула их дом, как можно скорее, и навсегда…
Девочка спустилась с лестницы, и устроилась в кресле-качалке под разлапистой пальмой. Здесь находился ее любимый и очень уютный уголок — место для чтения и раздумий. На плетеном из ивы столике лежали несколько книг: «Гарри Поттер и философский камень»«, „Дети капитана Гранта“ и „Сердца трех“. Сегодня утром она еще выбирала, какую из них прочитает первой, но сейчас отодвинула книги в сторону. Зачем ей книги, зачем развлечения? Все вокруг приобрело черно-белую окраску, даже рыжая кошка Ласка, и та, казалось, превратилась в простую серую мурку. Ласка запрыгнула ей на колени, Катя сердито столкнула ее на пол. И вздрогнула от неожиданности. В столовой что-то с грохотом покатилось по полу, со звоном разбилось, а следом не менее громко и пронзительно закричала бабушка:
— Бурбон! Аттила! Смерти моей захотел? Мерзавец! Ты ее получишь!
Зинаида Тимофеевна, как злобная фурия, вылетела из столовой, и устремилась в сторону своей спальни, которая находилась на втором этаже. Следом появился Виталий. Лицо у него было красным и расстроенным. Катя поднялась из кресла. Отец заметил ее, подошел и попытался обнять. Но она оттолкнула его, и глянула ему в глаза с такой беспощадной ненавистью, на которую способны только дети, очень любящие своих родителей.
— Я тебе никогда не прощу, если ты женишься на ней, на этой противной Лизе! Дикой Лизе! — выкрикнула она, задыхаясь от недетского гнева: — Только попробуй к ней подойти, я сейчас же убегу из дома!
— Катя! О чем ты? — В отчаянии отец пытался удержать дочь, но она вырвала руку и опрометью бросилась по лестнице вверх, в свою спальню. Почти одновременно хлопнули, закрывшись, двери обеих комнат, и Виталий остался один. Он обвел растерянным взглядом прихожую, остановил его на продолжавшем раскачиваться кресле-качалке, и, развернувшись, направился в столовую шаркающим шагом чрезмерно уставшего пожилого человека.
Прошло две недели. Морозов пропадал на заводе, правда, исправно появлялся к обеду и ужину, а после опять уезжал почти до десяти, а то и до одиннадцати вечера. Срывался важный заказ, и требовалось предпринять много усилий, чтобы не проворонить, не упустить его в пользу западных конкурентов. С Лизой и сыном он виделся только во время коротких приемов пиши, по-другому этот процесс трудно было назвать. Начинался он с того, что Виталий быстрым шагом проходил в столовую, садился на свое место, кивком здоровался с домочадцами, спрашивал у Лизы, как Саша, затем обнимал и целовал сына, который неизменно присутствовал за столом, восседая, словно на троне, в своем высоком стульчике между отцом и Лизой. И заканчивался той же самой процедурой: Виталий благодарил за обед, и, поцеловав сына, покидал столовую.