Маша попыталась незаметно перевести дыхание, но Прасковья Тихоновна лукаво посмотрела на нес и улыбнулась:
— Страшно, поди, в первый раз? Ничего, не бойся! Поначалу чуток больно будет, но ты не пугайся, мужика не отталкивай, чтобы охотку у него не отбить. Шибко они этого не любят! А потом как! во вкус-то войдешь, то и вожжами от милого не оттащишь. Особливо если муж но душе. Недаром люди первые денечки после свадьбы медовыми называют.
Сладкие они, ненасытные. — Прасковья Тихоновна пододвинулась к Маше поближе и прошептала ей почти на ухо:
— Я вам кваску на столик поставлю, игристого, с изюмом, после ох как пить хочется, ну, невмоготу прямо! — Хозяйка рассмеялась и подмигнула Маше, а потом опять склонилась к ее уху:
— А ежели простынку захочешь сменить или сорочку, знамо, дело женское, в комоде возьмешь, я там уже приготовила все, как положено, льняные, новенькие, из тех, что ты с собой привезла…
Маша похолодела. Воистину прав был Алексей, когда говорил, что даже самые гениальные планы порой проваливалась из-за мелочен. Только глупейшая из гусынь, к каким она себя мгновенно причислила, могла упустить сей немаловажный момент, который должен стать подтверждением того, что непорочная девица стала в эту ночь женщиной. Господи, надо срочно что-то придумать, иначе Прасковья Тихоновна, а от нее вряд ли удастся скрыть сне обстоятельство, непременно заподозрит ее или в совершенном прелюбодеянии, или, того хуже, окончательно догадается, что не все ладно в их с Митей отношениях, начнет присматриваться… Маша судорожно вздохнула и попыталась улыбнуться хозяйке. Та поняла ее по-своему и, оглянувшись на двери, прошептала:
— Я тебе на окошко отвару поставлю, выпьешь перед тем, как в постелю-то лечь, чтобы не понести в первый же день.
Хоть и грех это, говорят, но все лучше, чем родить в зиму. — Прасковья Тихоновна довольно улыбнулась. — И Дмитрию Владимировичу кое-что приготовлю, а то намаялся небось в своих рудниках, бедный, еще, не дай бог, заснет с первого устатку, не потешит всласть молоду жену.
Маша отчаянно, до слез покраснела, но казачка разошлась не на шутку, взяла ее за руку, подвела к постели и усадила поверх покрывала:
— А ну-ка, милая, подпрыгни пару раз на перине-то, сотвори крестное знамение, а потом повторяй три раза за мной шепотом, только не сбейся, а то вся жизнь потом в клубок свернется. И тебе в тягость, и мужику не в радость, — предупредила ее Прасковья Тихоновна, опустилась рядом с ней на кровать и, слегка растягивая слова, пропела-проговорила:
— Чтоб кроватка скрипела, чтоб, не болела, чтоб, колом стоял и мне спать не давал.