— Можешь думать обо мне что угодно, но мы будем для всех мужем и женой до тех пор, пока не вступим на американский берег. А там я первая напомню тебе о разводе. Не беспокойся, я не намерена оттягивать его на слишком долгий срок.
Митя поднял в удивлении брови, хмыкнул озадаченно:
— Откуда вдруг такая агрессивность, дорогая? Я вовсе не против того, чтобы считаться твоим мужем.
Он оглянулся на Васену и Антона. Молодые люди держались за руки и молча, словно никак не могли наглядеться, смотрели друг на друга. По щекам Васены ручьем текли слезы, и Антон осторожно снимал копчиками пальцев слезинки с девичьих щек и удрученно вздыхал.
— Кажется, я понимаю, что стало причиной твоего недовольства, дорогая! — Митя склонился к Маше, озорно усмехнулся и прошептал:
— Сознайся, ты меня ревнуешь?
— Еще чего не хватало! — Маша дернула поводья лошади и отпрянула от него. — Как всегда, ты излишне самоуверен. Более всего мне не хочется, чтобы наши планы провалились.
Слишком много сил я затратила, чтобы потерпеть неудачу под конец.
— Ну что ж! В этом я с тобой полностью согласен. — Митя весело посмотрел на нее. — Буду исправно выполнять супружеские обязанности до тех пор, пока ты не сочтешь нужным развестись со мной.
Маша вспыхнула. Слишком уж двусмысленно прозвучали его слона. Но Митю, похоже, сне обстоятельство не слишком взволновало. Он громко рассмеялся, но потом посмотрел на явно растерянную «жену» и почти ласково добавил:
— Прости, я совсем не хотел тебя обидеть! Я очень дорожу твоей дружбой и благодарен за все, что ты сделала для меня. Поверь, я постараюсь больше не огорчать тебя, Машенька.
И тут Маша не выдержала. Слезы все-таки потекли из глаз.
Митя опять потянулся к ней, заставив тем самым заволноваться обеих лошадей, обнял ее и, притянув к своей груди, поцеловал в лоб:
— Прошу тебя, успокойся! С этой минуты я сделаю все, чтобы ты никогда в жизни не плакала, или я больше не Дмитрий Гагаринов!
За ночь привалил туман и пленил тайгу и горы.
Для Маши мужчины с вечера соорудили на скорую руку шалаш из пихтовых веток, но в нем было не менее сыро и холодно, чем на воле. Всю ночь она ворочалась с боку на бок, никак не могла заснуть. Наконец не выдержала, вылезла наружу и устроилась рядом с Митей около едва тлеющего костра.
Митя молча прижал ее к себе, прикрыв куском кошмы, и так они просидели почти до самого рассвета, не обмолвившись ни единым словом, хотя никто не мешал им разговаривать. Цэден и Антон мирно спали по другую сторону костра, закутавшись в кошму с головами. Наружу торчали лишь их сапоги, обильно смоченные мелкой моросью, струившейся из низких, опустившихся до земли облаков.