Голый, смущенный, толком не протрезвевший еще Бурцев вскочил с ложа. Попытался прикрыть срам тем, что было в руках, — мечом. Глупо! До чего же глупо!
— Госпожа Агделайда?!
Растрепанная шевелюра Ядвиги Кульмской вынырнула из-под шкур.
Немые сцены долго длятся только в «Ревизоре». Здесь таковой не было вообще.
— Ядвига?! Вацлав?! Ты?! Вы?! Здесь?! Вместе?!
Разъяренная и оскорбленная до глубины души княжна издала странный звук. Шипение, свист и визг одновременно.
И в слезах бросилась прочь.
Проклятье! Бурцев не выносил, когда Аделаида плакала. Но не нестись же за ней голышом по снегу, да после такого конфуза. Дикое ржание и бешеный стук копыт. Малопольская княжна была уже далеко.
— Агделайда! Агделайда!
Смешной, наивный фон Берберг! Он тоже со всех ног бежит к своему коню, лезет в седло, надеясь догнать и утешить обиженную даму сердца. Да только ничего тебе, утешитель хренов, этой ночью не обломится. Может быть, потом, может быть, после, но не сегодня. Не поспеть тебе нынче за Агделайдой Краковской, гордой дочерью Лешко Белого, не уговорить ее, не совратить. Бурцев слишком хорошо знал свою взбалмошную супругу. Да только самому ему лучше от того не становилось.
Он не сел — рухнул в отчаянии на соломенное ложе.
— Извини, — рука Ядвиги осторожно коснулась плеча.
— Тебе не за что извиняться. Ты не виновата.
— Но и ты тоже.
Наверное… Наверное, она права. Однако это слабое утешение. Никаких сомнений: узелок, что еще связывал его с княжной, сегодняшней ночью распущен окончательно. Ну почему?! Почему так паршиво все выходит?!
Бурцев мотнул головой. Решено: завтра на турнире он снова вызывает фон Берберга. А там уж трава не расти.
— Закрой дверь, Ядвига, — попросил он. — Холодно.
Она закрыла. И укрыла его одеялом. Бережно, аккуратно. Как укрывала вчера Вольфганга.
На следующий день турнирных боев мало что изменилось. Правда, Вольфганга Бурцев среди рыцарей не заметил. Или бедняга еще не оправился от ран, или не проспался после своего рейнского. Ядвиги тоже было не видать. Ранним утром она деликатно удалилась со старой мельницы в Кульмский замок.
А в остальном — все, как прежде. Между двумя ландмейстерами — фон Балке и фон Грюнингеном вновь с безучастным видом восседал Вильгельм Моденский в окружении мрачной монашеской свиты. Чернорясная прослойка, над которой возвышалась епископская митра, по-прежнему сдерживала непримиримых претендентов на звание главы ордена. Папский легат смотрел твердо и уверенно, будто именно он являлся истинным хозяином положения. Не исключено, впрочем, что так оно и было.