– Где? – передразнил Голландец. – Как где? Она здесь, вокруг нас. Один кусочек я скормил чайке, что-то пошло змеям, остальное – крабам. Чего ж добру пропадать? Мясо нежное, сладкое.
Рука Римо на микроскопическую долю секунды опередила реакцию Голландца, но этого оказалось достаточно. Он схватил злодея за длинные волосы и, намотав их на руку, пригнул к земле. Голландец присел на колено, а Римо свободной рукой схватил его за горло и сдавил пальцы.
– Говори-где-она, – на одном дыхании процедил он. – Говори-где-моя-дочь.
Иеремия Перселл тщетно пытался разомкнуть сжимающие его пальцы. Руки у него были сильные, но Римо держал мертвой хваткой. Он извивался и бился изо всех сил – все напрасно. В глаза ему словно ударила кипящая кровь, и тут он по-настоящему испугался. Он не рассчитывал на такой конец. Римо перекрыл ему кислород, нарушив тем самым его дыхательный ритм. Впервые Голландец ощутил приступ неподдельного ужаса. Оказывается, он не хочет умирать, но Римо выжимает из него жизнь. Глаза его оставались широко открыты, но перед ними была сплошная чернота.
Голландец попытался вызвать галлюцинацию, однако зверь не слушался. Вместо миража возник голос, холодный, как металл.
– Можешь сопротивляться или молить о пощаде – это как тебе угодно, – говорил Римо ему в самое ухо. – Но я не отпущу тебя, пока не скажешь, где моя дочь. Ты меня слышишь, Перселл? Пора тебе подумать о смерти, ибо я намерен тебя убить.
– Нет, нет! – беззвучно закричал Иеремия. Это не может кончиться вот так. Я еще жив. Зверь, помоги мне! Но зверь, сидящий в его груди, тоже забился в угол, не на шутку испугавшись настоящего Мастера Синанджу.
Наконец, когда в глаза ему стала спускаться непроглядная ночь, Иеремия Перселл разжал пальцы и обеими руками показал, что сдается.
– Ага, сдаешься? – Римо продолжал держать его за горло. – Хочешь, чтобы я тебя отпустил? Да? А я, может, еще не готов! Может, я вообще не собираюсь тебя отпускать. Я, может, решил довести дело до конца, мерзавец.
– Римо, нет! – Голос Чиуна прозвучал неожиданно близко. – Если ты должен убить этого человека, сделай это с ясным рассудком. Послушай меня! Если он умрет, то унесет с собой не только твою жизнь, но и правду о маленькой Фрее.
Римо напоследок крепко встряхнул Голландца за шею и потом отпустил. Он выпрямился, но пальцы его словно продолжали сжимать невидимого противника.
– Где?! – рявкнул Римо. От напряжения грудь его вздымалась.
Голландец съежился, как насекомое, попавшее в огонь. Руки он держал у горла. Он зашелся мучительным кашлем. Прошло несколько минут, прежде чем он отдышался и смог говорить.