Римо не двигался с места.
– Для Голландца твоя любовь к Джильде Лаклуунской была очередным поражением. Неужели ты думаешь, что твое присутствие в Синанджу могло удержать его от мщения? Ты бы все равно не уберег от него Ма Ли! Вот тебе самый горький урок. Как тот, что постиг я задолго до твоего появления на свет.
– Стоило Джильде вернуться, – признался Римо, – как проснулись и все мои прежние чувства к ней.
– Это потому, что теперь онавоплощает твою мечту. А теперь скажи: которую из этих двух женщин ты любил сильнее?
– Видишь ли, с Ма Ли я ни разу не спал. Я хотел, чтобы все было в старомодных традициях. Я решил подождать до медового месяца.
– Что ты такое говоришь, Римо? Из-за того, что с одной ты спал, а с другой – нет, ты не можешь их сравнить?
Римо помотал головой.
– Нет, дело не в этом. Это просто мысли вслух. Сам не знаю, я совсем запутался. Мне надо все обдумать. И принять какое-то решение!
– Вот именно, – сказал Чиун и встал. – Тебе предстоит много решений. Например: жить или умереть? Быть отцом или забыть, что у тебя есть дочь? Остаться моим учеником или идти дальше своей дорогой? Но что бы ты ни выбрал, Римо, тебе все равно придется наступить на горло собственной песне. Ибо такова жизнь.
Чиун вышел. Ночь была холодной.
– Я отправляюсь домой, – торжественно объявил он. – Если хочешь, можешь пойти со мной. Разведем очаг.
– Мне лучше сейчас побыть одному, – ответил Римо, глядя на свою единственную собственность – недостроенный дом.
– Главное – понять, что от твоего решения зависишь не только ты. Если ты примешь неверное решение – маленькая Фрея станет безотцовщиной, а я опять останусь сидеть у подножия горы Пэктусан – упрямый бездетный старик.
– Я поставлю тебя в известность, папочка, – пообещал Римо. – Знаешь, отчего мне больнее всего? Оттого, что в последний раз, когда я видел Ма Ли, это была не она, а мерзавец Перселл.
– А я продолжал мысленно ругать себя за своего сына, тогда как его уже давно нет на свете. Эта пустота нас с тобой объединяет.
С этими словами Чиун вышел, радуясь тому, что Римо хоть и не принял еще никакого решения, но снова назвал его папочкой. Это было ему приятно.
Римо проводил Мастера Синанджу взглядом, после чего обратил свой взор на дом. Он строил его голыми руками, ловко расправляясь с бамбуком, который он расщеплял пальцами и потом стелил на пол. Пока этот дом был не более чем оболочка – без крыши, на отшибе. Точь-в-точь как вся моя жизнь, с горечью подумал Римо.
Римо пнул ногой стену. Она зашаталась и с шумом рухнула. Тогда он стал крушить другие стены, раздирать их на куски, потом принялся отрывать бамбуковые половицы и кидать их подальше. Одна за другой доски погрузились в волны Западно-Корейского залива и ушли на дно, подобно крупицам его мечты.