— Да я же мог сгореть заживо! — простонал Римо.
— Но ведь этого не произошло. Зато ты узнал, что огонь ничуть не опаснее воды, если только двигаться сквозь него быстро и задержать дыхание. Впрочем, мы снова отвлеклись от нашего разговора.
— а о чем же он, черт побери, должен был быть? — проворчал Римо.
— Я всего лишь хотел напомнить, что даже после того, как я обманул тебя с бревнами, ты поверил мне и не задумываясь бросился сквозь огонь.
— Я вел себя глупо, в этом ты прав.
— Более чем глупо, — поправил его Чиун. — Доверчиво.
— Хорошо, пусть будет доверчиво.
— Безнадежно доверчиво. Поразительно доверчиво. Непримиримо...
— Ладно, достаточно. Можешь считать, что высказал все, что обо мне думаешь.
— Так ты до сих пор не понимаешь, что я пытаюсь тебе объяснить?
— Нет, — раздраженно бросил Римо.
— Мне всегда нравилось в тебе именно это.
— Что я не понимал половины твоих уроков?
— Нет, твоя доверчивость. Недоверчивый человек убежал бы из леса, увидев бревна. Недоверчивый не согласился бы пройти сквозь объятую пламенем комнату. Он не поверил бы мне и, вероятно, начал бы принимать решения сам. На том этапе обучения искусству Синанджу самостоятельное мышление было бы крайне опасно, возможно даже смертельно. К счастью, ты не проявил такой склонности. Ты слепо подчинялся, верил мне, действовал. И в результате сумел остаться в живых.
Римо покачал головой.
— Это просто какой-то бред.
— Я сделал совершенным твое тело, — вздохнул Чиун, — однако пренебрег разумом. Мне казалось, что ты научишься думать самостоятельно. Но нет, ты все так же доверчив, доверчив и легкомыслен.
— А разве не ты только что утверждал, что это спасло мне жизнь?
— Ты прав, однако я не хочу, чтобы из-за этого ты оставался доверчивым и легкомысленным всю оставшуюся жизнь.
— Неужели? И что же дальше?
— Вдобавок я пренебрег еще одной важной вещью — твоим религиозным воспитанием.
— Я и так получил превосходное воспитание в детстве.
— Если бы ты вобрал в себя мудрость Синанджу так же глубоко, как религиозные идеи, которыми забили тебе голову, ты бы сюда и не заглянул. Ты сидел бы где-нибудь в закусочной, потягивая пиво и пожирая коровье мясо. И был бы толстым, отвратительно толстым.
— Скажите пожалуйста, — язвительно заметил Римо, однако непроизвольно сглотнул.
Чиуну стало интересно, что послужило этому причиной — воспоминание о подгоревших навозных лепешках, которые американцы называли гамбургерами, или аромат закипающего свежего риса, но он так и не смог прийти к какому-либо решению.
— Обычно корейскому ребенку рассказывают о Великом Создателе, когда ему должно исполниться четыре года. Что касается тебя, ты успел увидеть больше, чем двадцать весен, и укрепился в своих убеждениях, даже если считал, что больше не принимаешь их на веру.