С ее уст сорвался грустный вздох. Ей не позволяли гулять при ярком свете из опасений, что он может испортить ее белоснежную кожу, и здесь, в саду, Холли превратилась в создание, пробуждающееся к жизни лишь с восходом луны. Здесь она обретала уединение, скрываясь от болтливых тетушек, приставленных к ней отцом.
Девочкой Холли весело бегала по петляющим дорожкам парка, как и положено ребенку, уверенная, что мягкая трава не причинит вреда ее коленям за такое опрометчивое поведение, если она все же споткнется и упадет.
Девушка с тоской подумала, как хорошо было бы снова испытать ни с чем не сравнимую радость от беззаботного бега по саду, от упоения свободой вдали от придирчивых взглядов и постоянных нареканий. Она вдруг осознала, что в последний раз наслаждается этой свободой, и, ослабев при этой мысли, опустилась на сиденье качелей, свисающих с ветки могучего вяза.
Опустив босые ноги в траву, она негромко затянула грустную мелодию. Здесь ей можно было петь не изысканные рондо, которым обучал Холли учитель музыки и которые отец заставлял исполнять, развлекая искателей ее руки, а простые мелодии, как, например, эту балладу, недавно услышанную от кухарки-валлийки.
Холли полностью отдалась песне, наслаждаясь удовольствием петь не для ублажения чьего-то слуха, а для себя самой.
Отстранив мешающую ветвь и оглядевшись, Остин тихо выругался. Он с таким трудом проник во внутренний двор, и что же выясняется: он в парке, окруженном со всех сторон стеной, в которой не видно ни одной калитки. Толстые плети плюща ползли вверх по изъеденным временем камням и спускались с ветвей деревьев. Сквозь густой шиповник, усыпанный распускающимися бутонами, вилась узкая тропинка. Остин двинулся по ней, то и дело наклоняясь, чтобы увернуться от благоухающих колючих веток.
Этот заросший парк мало походил на опрятные клумбы, за которыми ухаживала его мать; Остина со всех сторон обступало безудержное буйство зелени. Рыцарь с презрительной насмешкой относился к суевериям, терзающим его соплеменников-валлийцев, но сейчас он вряд ли удивился бы, увидев выглядывающего из-за ствола дерева зловредного Буку. Жаль, род Гавенморов уже проклят.
— Какая чушь, — пробормотал Остин, тем не менее благоразумно осенив себя крестным знамением.
И тотчас же возблагодарил себя за эту предосторожность, так как до его слуха донеслись звуки скорбной мелодии.
Сперва рыцарь подумал, что это ему лишь почудилось. Остановившись, он склонил голову набок и прислушался. Леденящие душу воспоминания обдали холодом, вызвав мурашки. Рыцарь безотчетно положил руку на рукоять меча.