— Наша семья уже много поколений служит у Гавенморов. Мой Эмрис у нашего господина управляющий, но всеми ключами заведую я.
Они начали подниматься по каменной винтовой лестнице, и слова служанки подтвердило тихое позвякивание.
— А как же отец сэра Остина? — спросила Холли. — Я не могла не заметить, что вы все называете своим господином не отца, а сына.
Печально покачав головой, Винифрида постучала себя пальцем по виску.
— У старого нашего господина с головой не все в порядке — с тех самых пор, как умерла его жена. Половину времени он проклинает короля, а вторую бродит по замку, разыскивая свою возлюбленную Гвинет.
— Как печально, — ответила Холли, подумав, что и ее отец мог бы пасть жертвой порожденного горем безумия.
Казалось, и сам Каер Гавенмор погрузился в траур. Холли привыкла к широким коридорам и светлым просторным комнатам замка Тьюксбери. Закрытые ставнями окна и узкие бойницы этой цитадели злобно взирали на нее из темноты. Свисающая со светильников паутина, приводимая в движение малейшим дуновением, колыхалась, словно изъеденная молью вуаль.
Мать Кэри сальной свечой освещала дорогу по неровным каменным ступеням, и каждый раз, когда огонек вздрагивал, у Холли перехватывало дыхание от страха, что следующий порыв сквозняка оставит их во тьме. К ее огромному облегчению, Винифрида, поднимаясь по винтовой лестнице, уходящей во мрак, защищала огонек рукой.
Затхлый воздух прорезал женский стон, негромкий и проникнутый болью. Холли застыла на месте, чувствуя, как встают дыбом стриженые волосы у нее на голове.
Винифрида, обернувшись через плечо, весело улыбнулась, заверив Холли, что ее воображение в очередной раз взяло верх над здравым смыслом. Прижав ладонь к бешено стучащему сердцу, девушка усилием воли заставила ноги продолжить подъем, с нетерпением ожидая услышать объяснение Винифриды, что это просто ветер воет в выветрившейся щели в каменной кладке.
— Не обращайте внимания на этот звук, дитя мое. Это всего лишь бабушка нашего господина.
— Его бабушка? Она еще жива?
Холли испуганно оглянулась вниз, пытаясь мысленно подсчитать возраст этой женщины. Литературой, особенно поэзией, она увлекалась с упоением, но строгий наставник объявил ее ничтожный умишко непригодным для математики, науки мужчин.
Винифрида небрежно махнула рукой.
— Да нет, конечно же. Бедняжка выбросилась из окна башни, после того как супруг запер ее там за то, что она заигрывала с менестрелем, — она многозначительно подмигнула. — Говорят, ее толкнуло на это отчаяние, но я точно скажу: это была скука. В конце концов, десять лет — это слишком большой срок, чтобы довольствоваться обществом лишь самой себя.