Одновременно росла ненависть к королевской партии, олицетворяющей политику сотрудничества с Россией.
Ярче всего это проявлялось в сейме. Членам палаты депутатов раздавали анонимные листовки, провозглашающие врагом отечества каждого, кто выступает за короля.
Распространяли бесчисленные эпиграммы, сатирические произведения и карикатуры, безжалостно высмеивали наиболее видных "прихлебателей". "Оппозиция в сейме небывалая, - писал австрийский посланник в Варшаве, когда кто-нибудь из придворной партии берет голос, его немедленно заглушают, перебивают, издеваются и высмеивают. И не только депутаты, но и наблюдатели, и женщины, на галерее сидящие".
Женщины играли в этой патриотической пропаганде не последнюю роль, особенно две - княгиня Изабелла Чарторыская, некогда приятельница Репнина, а ныне ближайшая соратница Луккезини, и жена Щенсного-Потоцкого, впоследствии тарговицкого конфедерата. "Эти две дамы, - жаловался в письмах король, - и многие связанные с ними женщины, и молодые, и старые, средствами, присущими своему полу, ежедневно перетягивают депутатов на сторону оппозиции". Королевские жалобы дополняет князь Валериан Калинка, добросовестный хронист Четырехлетнего сейма: "...все, чем можно было тронуть сердце, - прелести и шутка, любовь и патриотизм, кокетство и драматизм - все пускалось в ход с преизбытком, дабы лишить короля и Россию сторонников. Даже девиц незрелых учили детскими ласками склонять еще колеблющихся депутатов отдать голос за патриотический лагерь". "Недюжинную надо было иметь смелость, чтобы в таких условиях публично высказать противоположное мнение". "Если кто-то только пытался сдержать страсти в сейме, склонял к здравомыслию или защищал людей непопулярных, оппозиция немедленно распускала о нем слух, будто он продался за рубли, и это же повторяли пасквили в стихах и прозе, в Варшаве и по всей стране расходящиеся". Настроения, царящие в сейме, распространились на весь город. Политическая борьба выплеснулась на улицы и проникла в варшавские дома. То, что в палате депутатов и на ее аристократической галерее проистекало зачастую вследствие исключительно личных антипатий, сложной игры частных интересов, стремления замазать давние грешки, в городе превращалось в свидетельство истинного патриотизма, искреннего негодования и презрения к "изменникам родины". Натиск на сторонников короля принял форму общественного террора, и под воздействием этого террора королевская партия распадалась на глазах. Последний и решающий удар нанес ей прусский ответ на ноту Штакельберга относительно гарантий.