– Да. Тут мой друг… боюсь, он сильно пострадал.
Мусаллим мельком взглянул на Каспара, лежавшего в луже крови.
– От этого сброда одни неприятности, – повторил он и повел пухлой рукой: – Прошу в машину…
Обессиленный, потрясенный Нотон кивнул и, тяжело опираясь на Мусаллима, побрел к лимузину. В пропахшей пряными духами машине, где работал кондиционер, сидели шофер в белой форме и бледный блондин в темно-синем деловом костюме. Нотон заплетающимся языком пробормотал: «Моего друга ранили. Я должен им заняться», – и попытался вылезти из машины, но Мусаллим удержал его за плечо.
Блондин в синем костюме отсутствующе смотрел на него. Вдруг он медленно открыл дверцу, поднялся и сказал: «Я займусь вашим другом».
Нотон запротестовал:
– Нет, я…
– Я займусь вашим другом, – повторил бледный человек в темно– синем костюме и пошел к лежавшей на земле фигуре. Нотон заметил, что он заметно хромает, словно с его бедром что-то было не в порядке.
Мусаллим похлопал Нотона по руке:
– Все будет хорошо. Вы теперь среди друзей.
Лимузин с ревом помчался сквозь лабиринт сверкающих стен и истощенных, чахлых, изнуренных болезнями тел. Нотон повернулся на сиденье, вдруг окончательно обессилев: ему показалось (он был почти уверен в этом) что он увидел, как оборванцы вновь подбираются к Каспару – крадучись, медленно, крепко зажав в кулаках новые камни.
А мужчина в темно-синем костюме спокойно наблюдает за этим.
– Прошу, – сказал Мусаллим, снимая с подноса, который держал слуга в белой форме, две серебряные чашечки величиной с наперсток. – Чай освежит вас. Я знаю, иностранцы с трудом переносят нашу жару. Что до меня, я родился в пустыне.
Нотон взял предложенную ему чашечку и пригубил. Чай был черный, очень крепкий, с привкусом гвоздики. Они сидели в великолепном, расшитом золотом шатре Мусаллима на краю лагеря. Песок устилали дорогие ало-золотистые ковры. Мусаллим сидел за широким резным бюро, а Нотон расположился в одном из двух полотняных шезлонгов под благословенной сенью шатра.
– Отличный чай, – похвалил Нотон.
– Когда-нибудь вся пустыня станет моей, – сказал Мусаллим. – Я уже режу ее, точно искусный хирург. Водопроводы, газопроводы… я протянул их по пескам, как… – он сделал такой жест, словно сшивал что– то в воздухе, – …как накладывают швы. Народ оценит это.
Нотон кивнул. Издалека сквозь монотонный голос Мусаллима пробивался многоголосый гвалт: лагерь бурлил, точно огромный котел.
– Вы не могли бы навести справки о моем друге? – спросил он.
– О вашем друге?
– Да, о том человеке, с которым я был. О мистере Каспаре.