Когда они снова уселись за столик — дым медленно плыл в их сторону, оркестр наигрывал негромкую мелодию, скользящую в воздухе, саксофон пугливо вел свою тему, — Шарин мягко подвела разговор к интересовавшему ее вопросу. Она не стала спрашивать: «Как это тебя угораздило пригласить меня на танцы, дурень ты мой ненаглядный?», а вместо этого поинтересовалась, как так получилось, что он выбрал именно это место.
— Я подумал, что здесь должно быть неплохо, — сказал Клинг и махнул рукой, указывая на зал, в котором, как заметила Шарин, было необычайно много черно-белых пар. Интересно, а он об этом знал, когда выбирал это место?
— Где вы учились танцевать? — поинтересовалась Шарин.
— А, в компании... это еще когда я был мальчишкой.
— Ага, ясно.
— Я вырос в Риверхеде. Тогда это был довольно приличный район.
«Что он имеет в виду? — возмутилась Шарин. — Что теперь это негритянский район? И что теперь его нельзя считать приличным?»
— У одного парня, Фрэнка, был в доме большой подвал, нормально отделанный, и мы туда собирались и танцевали.
— В смысле — ребята и девочки?
— Если бы! Нет, только парни. Фрэнк классно танцевал, и он учил остальных. Мы танцевали друг с другом. Это была неплохая тренировка.
«Оно и заметно», — подумала Шарин.
— А где именно в Риверхеде вы жили? — спросила она.
— На Кэннон-роуд. Когда я рос, там жили вперемешку негры, ирландцы и итальянцы, и никогда не было никаких скандалов. Даже когда в Даймондбеке случались стычки, у нас всегда было тихо. А теперь все переменилось.
Шарин кивнула.
— Я помню, как отец мне говорил... это было во время крупных беспорядков, я тогда был совсем еще зеленым пацаном... так вот, помнится, он говорил: «Только попробуй влезть в эту дрянь, Берт, — я тебя так выдеру, что ты неделю сесть не сможешь. Я тебе таких пропишу, что будешь радоваться, если вообще сможешь ходить».
«Это потому ты и пошел на свидание с чернокожей женщиной?» — подумала Шарин.
— Хотя прежние беспорядки не идут ни в какое сравнение с тем, что случилось в прошлую субботу, — сказал Клинг. — Никогда этого не забуду.
— Вы по-прежнему живете в Риверхеде? — спросила она.
— Нет-нет. У меня небольшая квартирка на Айсоле. Рядом с мостом Калмс-Пойнт.
— А когда вы оттуда переехали?
— Из Риверхеда? Сразу после войны. Когда я вернулся с войны.
Шарин не стала спрашивать, на какой войне он был. В Америке для каждого поколения находилась своя война. Большинство участников пытались впоследствии забыть о войне, на которую была потрачена их юность. Шарин ни разу не встречала человека, которому хотелось бы рассказывать о своем военном опыте. Это многое говорило о тех, кто пишет плакаты, обращенные к призывникам.