Харлан оперся на перила, крепко держась за них руками. Он напоминал ребенка, которого взрослые пытаются куда-то увести, а он сопротивляется. При желтом свете лампы его лицо выглядело больным и обиженным. Он упрямо и злобно процедил:
— Я хочу видеть свою сестру, хочу знать, что вы с ней сделали, грубиян.
Я сказал ему:
— Пошли.
— Вы что, тоже на его стороне? — Он чуть не плакал.
— Дом человека — его крепость. Вы же знаете. Вы не нравитесь ему, Реджинальд, и ей, видимо, тоже.
— Вы совершенно правы, — подтвердил Листер. — Эта маленькая пиявка слишком долго сосала ее кровь. А теперь убирайтесь отсюда, пока я окончательно не разозлился.
— Пошли, Реджинальд. Так мы ничего не добьемся.
Я оторвал его от перил. Внизу под нами мужской голос спросил:
— Что случилось, Листер? — Голос звучал так, как если бы его хозяин хотел, чтобы что-то произошло.
Это был седоволосый человек в ярко разрисованной рубахе. Он стоял у лестницы, освещенный светом лампы. Его лицо, похожее на губку, было розового цвета, а глаза — бесцветными.
— Все в порядке, Долф. Эти джентльмены уже уходят.
Листер стоял спиной к двери — потрепанный рыцарь в грязном халате, защищающий свой обшарпанный замок, и смотрел, как мы спускаемся с лестницы. Потом он захлопнул дверь, и свет погас. Харлан что-то бормотал себе под нос.
Седовласый мужчина ждал нас у лестницы. Он спросил шепотом, дыша на нас алкогольными парами:
— Полицейские?
Я ничего не ответил. Он дернул меня за рукав:
— А что сейчас затевает этот бабник?
— Вас это не должно интересовать.
— Это вы так думаете. Но вы передумаете. У него ведь там женщина?
— Это не ваше дело.
Я освободил рукав своего пальто. Это было нелегко сделать. Он приблизил свое пухлое лицо ко мне.
— То, чем занимается Листер, это мое дело. Я должен знать, как ведут себя мои жильцы, грешат они или нет.
Я стал уходить от него и от его запаха, но он продолжал идти за мной, покачиваясь и придерживаясь рукой за дверь гаража. Его низкий голос все еще преследовал меня:
— В чем дело? Я должен все знать. Я уважаемый гражданин. Здесь у меня не публичный дом. И я не позволю разорившемуся бродяге делать из квартиры бардак.
— Подождите, — спросил Харлан, — вы хозяин этого дома?
— Совершенно верно. Мне этот сукин сын никогда не нравился. Квартиру для него сняла женщина. Она думала, что он парень первый сорт. Но я-то сразу его раскусил. Кинорежиссер вонючий. Он не снял ни одного фильма и никогда не снимет.
Он прислонился к стене и стал медленно опускаться на землю. Харлан нагнулся над ним, как прокурор. Его лицо казалось серым, как олово, при слабом свете освещенного, но зашторенного окна.