— Правда, детка? — спросил он, подхватывая ее на руки. — Интересно, что ты имеешь в виду? Если не возражаешь, мы могли бы поменяться ролями и ты выступила бы в роли моего учителя.
Она слегка прикусила его подбородок, ее влажный язык начал описывать небольшие круги на его небритой щеке, а он нес ее к ковру, расстеленному перед угасающим камином.
— Я думаю, ваша светлость и мой муж, — проговорила она, притягивая его к себе, — для начала вы должны расстегнуть эти пуговицы.
— Озорница, — пророкотал он низким горловым голосом, отбрасывая в сторону ее платье.
— Морган, Морган, пожалуйста, — прошептала она, обвивая его руками. Ее тело приподнялось с ковра, ее дыхание жгло ему шею.
Он повалил ее на спину, заглядывая ей в глаза.
— Говори, Каро, — просил он, играя ее налившимся соском, а его другая рука гладила ей живот. — Ты учитель, помнишь? Ты должна сказать, чего ты хочешь.
— Я хочу… я хочу, чтобы ты любил меня, — уклончиво ответила она, призывно раздвигая ноги. Ее тело было красноречиво, но слова не шли с ее языка, и эта внезапная робость делала ее еще более желанной.
— Я буду любить тебя всегда, моя девочка. Всегда. — Он поднял голову и улыбнулся, глядя на Каролину и молча благодаря ее.
Вы не поверите, но истина странна;
Странней, чем вымысел.
Джордж Байрон
Каролина надела свое бледно-голубое муслиновое платье, которое, по мнению Моргана, ей больше всего шло. Бетт завила ее, и ее волосы ниспадали волнами, перехваченные широкой шелковой лентой. Ее туфли были белыми, как и сумочка, которую она захватила с собой, хотя и не собиралась выходить из дома. Просто ей нравилась эта сумочка. Это был достаточный повод, чтобы ее носить.
А на ее шее, отсвечивая золотом, висела подвеска с Единорогом.
Еще предстояло решить множество проблем. Морган должен был съездить к графу и отказаться от своего заявления, что она — пропавшая леди Каролина. Он даже пообещал поговорить с Ричардом и выслушать его. Она видела, что любовь сделала Моргана более терпимым и мягким.
— Доброе утро, ваша милость, — проговорила она счастливым голосом, проскальзывая в гостиную. Улыбка ее немного увяла, когда она увидела, что герцог сидит в своем обычном кресле, уже положив на колени молитвенник и нахмурившись. Она не знала, какое чувство в ней было сильнее: жалость к человеку, потерявшему младшего сына, или злость к упрямому глупцу, отвергавшему любовь старшего.
— Надеюсь, вы хорошо чувствуете себя сегодня? — спросила она, пытаясь улучшить его настроение. — Прошлый вечер был нелегким. Ферди, по-моему, должен быть доволен собой. По крайней мере, я очень горжусь им.