— Но я не думала, что ты…
— Почему ты мне сразу не сказала? — Филип не смог сдержать негодования. — Я бы дважды подумал, прежде чем лжесвидетельствовать.
Джилли наморщила нос, решив, что пора изобразить маленькую девочку:
— Пожалуйста, не говори таких слов, Фил… Ты рассуждаешь как на суде.
— А ты хочешь, чтобы я сказал по-простому: наврать?!
— О, Филип, не сердись! — Джилли опустила глаза, мастерски разыгрывая раскаяние. — Я не хотела тебя втягивать, честное слово… Но я была в отчаянии, полицейские меня запугивали, угрожали… Я так растерялась, не знала, куда бежать… А ты… ты ведь был добр ко мне… когда-то…
Филип посмотрел на ее понурую голову, на патетически заломленные руки, и его сердце смягчилось. Другие видели только нахальную внешность Джилли, но он любил бедную, испуганную девочку, какой она была в душе… сердитую, огрызавшуюся, одинокую… И хотя у него хватало ума понять, что Джилли играет на его слабости, он все равно не мог сбросить ношу, которую, как честный человек, взвалил на себя много лет назад, когда влюбился… Вздохнув, Филип придвинулся к Джилли и, взяв ее за руку, принялся ласково перебирать маленькие пальчики.
— И потом… — продолжала Джилли, окрыленная поведением Филипа, — я не считала, что лгу полиции. Ведь, если на то пошло, ты вполне мог бы оказаться со мной в ту ночь. Правда? — Джилли перешла на шепот.
— О, моя дорогая! — Филип так расчувствовался, что даже задрожал. — Неужели я… я мог быть с тобой? После стольких лет? Я не знаю, что со мной случилось, Джилли, но с тех пор, как ты опять вошла в мою жизнь, я не могу ни есть, ни спать, ни работать… Брожу как неприкаянный… А ты… ты не должна жить в этой ужасной гостинице! Если б я только мог вытащить тебя оттуда! О боже, я никогда не отличался красноречием в подобных случаях… Но я хочу сказать… может, мы начнем все сначала? Давай попытаемся?
Наступило долгое молчание. Когда же Джилли наконец ответила, ее голос звучал так тихо и нежно, что Филип едва расслышал:
— Филип… дорогой Филип… давай попытаемся.
Стефани мирно загорала, лежа на террасе.
«Только те, кто побывал во мраке, — думала она, — могут по-настоящему радоваться солнцу, теплу и жизни».
Дэн говорил, что она быстро поправляется, потому что она сильная и здоровая. Но Стефани придерживалась другого мнения. Она знала, что ей прежде всего хочется выздороветь, и это главное. Стефани довольно свернулась калачиком в шезлонге.
Лежащий рядом Дэн, все еще чутко ловивший каждое ее движение, немедленно открыл глаза.
— Как наша больная? — спросил он.
Стефани рассмеялась: