– Принц!…
В это же мгновение вперед выметнулась рука Пипа, и хриплый голос прокаркал:
– Взять его!…
Трое стражников одновременно шагнули вперед, а толпа колыхнулась назад, показав, на чьей стороне здесь сила.
И тут я, сделав широкий шаг навстречу гвардейцам, заслонил собой Данилу. Одновременно левой рукой я рванул застежку плаща и резким круговым движением обмотал его вокруг предплечья, а правой выхватил подарок старого Навона. Стоило матово сверкнувшему клинку со свистом рассечь воздух, как бравые гвардейцы встали как вкопанные. Они явно растерялись, наткнувшись на сопротивление.
И тут я снова услышал скрежещущий голосок нашего милого Пипа:
– Ты, Белоголовый, думаешь сталью остановить волю Единого-Сущего?! Ну что ж, придется тебе попробовать его немилость!
Толпа ахнула, рванулась назад и к стенам, и из ее нутра снова послышался тот же женский голос:
– Мальчик!… Бедный мальчик!… Апостол, пощадите ребенка!…
Но апостол уже ничего не слышал. Он вытянул в мою сторону сжатый кулак, украшенный перстнем с багровым камнем, и громовым голосом рявкнул:
– Аус!
Возглас прокатился по замершему залу, камень вспыхнул мрачным багровым светом и… ничего не произошло. Только перстень на моей руке слабо завибрировал и слегка потеплел.
В глазах Пипа блеснуло безумие. Он потряс кулаком словно надеялся выдавить из него последнюю каплю какой-то чудесной, невероятной силы, и снова завизжал:
– Аус!…
И тогда у меня из-под локтя высунулась белобрысая голова, и Данила довольно хихикнул:
– Что, дяденька, сдох твой маус?… А теперь я попробую…
Он выдернул из-за ворота свой серебряный свисточек и негромкий, переливчатый свист оглушил весь зал.
Что же тут началось!
Сначала раздались уже знакомые легкие хлопки, и вслед за ними люди из зала начали стремительно исчезать, а уж достаточно душное помещение стало столь же стремительно заполняться самыми различными живыми существами.
Первым исчез апостол Пип. Вместо его удивительно худой фигуры на занимаемом им столе появился не менее удивительно толстый боров. Поводя из стороны в сторону грязным, слюнявым пятаком, украшенным фамильной бородавкой, и оглядывая зал крошечными красными глазками, он неловко топтался, с трудом перемещая свое жирное, розовое, покрытое неопрятной седоватой щетиной и безобразными черными пятнами тело по шаткой подставке, на которой он вдруг оказался. Стоявшие рядом со столом гвардейцы с ужасом уставились на этого свина, но сами практически тут же перекинулись. Двое из них сели по краям стола в виде слегка ошарашенных филинов, таращивших ослепшие глаза на ярко пылавшие светильники, а третий, обернувшийся матерым лисом, тут же забился под стол.