— А сколько лет Коонен?
Я обрадовался: «Вот теперь все в порядке — самый волнующий вопрос задан!»
Никритина вздохнула:
— Не знаю, право. Но, несомненно, я скоро догоню ее. Алисе, видишь ли, с каждым годом делается все меньше и меньше, а мне, как идиотке, прибавляется. Это кошмар какой-то!
— А сколько лет Айседоре Дункан? — спросила меня Пыжова.
— Этого, Оля, не знает даже Британская энциклопедия, которая знает все.
Пыжова уверенно сказала:
— Самое глупое устраивать тайну из своего возраста. Надо ляпать начистоту! Не убавляя! Тогда и публика прибавлять не будет. Она не очень-то добрая, эта публика. Морщинки актрис в бинокль подсчитывает.
— К тому же, — добавил я, — слава здорово старит. Вот хохлушки из Полтавы будут говорить: «Эта Никритина при Февральской революции уже была знаменитостью!»
— Ужас!… А мне в Полтаве шестнадцать лет было!
— Семнадцать, Нюшенька.
— Отстань! Это безразлично.
— Моя теща, — продолжал я, — к счастью, не актриса. А попробуйте узнайте у нее год рождения!
— У-у! Мама сразу ответит: «Зачем вам это надо? Вы, что ли, хотите из меня борщ варить?»
— Вот сумасшедшая старушка! Прости, пожалуйста, Нюша, — сказала Пыжова.
Я очистил для женщин по мандарину и, угостив их, спросил:
— А сколько тебе, Оля?
Пыжова побледнела.
— Ты в каком году родилась, голубка?
— Вот в каком! — прошипела Пыжова.
И, сверкнув через очки разноцветными глазами, показала мне крупную дулю.
— Ну и хам же у тебя муж, Никришка!
И, прижавшись щекой к ее щеке, Пыжова сказала:
— Ты, Нюшка, молодая женщина, а я… — И поправила очки на носу. Она еще не привыкла к ним. — А я «еще молодая женщина».
— Это очень тонко сказано, Оля!
— Запиши. Пригодится для будущих мемуаров.
— Для этого, Оля, у меня существует голова. Записную книжку потерять можно.
— Голову тоже.
— Сколько лет Василию Ивановичу? — спросила Никритина.
— Наш Васенька собирается Чацкого играть. Вот и считай. Чацкому-то сколько? Столько будет и Качалову. Эти проклятые мужчины вечно молоды. Семидесятилетние женятся на двадцатилетних, и никто не хихикает. А когда прелестная Дункан влюбилась в вашего Сережу… Э!… И почему, Никриша, мы с тобой не мужчины? Вот бы распушились!
— Бодливой корове, Ольга, Бог рог не дает.
Когда Пыжова ушла, я сказал:
— Ольга очень быстро стареет.
— Ты находишь?
— Быстро, как газета.
— Это потому так кажется, что она стада носить очки.
— Может быть.
— Хотя они к ней идут. Правда, Длинный?
— Ты думаешь, теперь она будет стареть помедленней?
— Надеюсь.
— Пусть бы старела, как толстый журнал. Хотя бы, как толстый журнал. Иначе уж очень грустно.