— Довольно! — резко остановил Александр. — Наслышан я об этом духе «гражданственности»… Отныне моя армия должна стать одной из дивизий великой армии порядка.
— И пусть все эти офицеры знают, что, как они ни возмущались, как ни хлопотали, — Ней и Лабедойер все-таки расстреляны. Пусть они хорошенько запомнят это и впредь не вмешиваются не в свое дело!
Волконский поклонился молча и вышел, держась особенно прямо.
Оставшись один, Александр задумался. Офицеры, о которых только что шла речь, почти все были хорошо известны ему лично. Почти все они являлись представителями сановной русской аристократии, все имели высокие военные награды, получили блестящее образование, были богаты, перед каждым открывалась широкая дорога военной, придворной или чиновничьей карьеры.
«Чего же им не хватает? — размышлял Александр. — Что им мешает наслаждаться в жизни всем, чем только может судьба радовать своих баловней? Как я ни сердит на них, все же я не могу отказать им в исключительных качествах натуры и характера. Взять, к примеру, Лунина… В двенадцатом году он просил Кутузова о назначении парламентером к Наполеону, чтобы иметь случай поразить Бонапарта кинжалом. Или сыновья Муравьева-Апостола, которого бабка Екатерина назначила к нам придворным кавалером, а отец посылал то резидентом в Гамбург, то посланником в Мадрид. Его Сергею, кажется, всего двадцать с небольшим, а у него уже имеется золотая шпага „за храбрость“ и Владимир четвертой степени. Мне докладывают, что Трубецкой для чего-то свел Сергея со здешними опальными мыслителями. Зачем это было нужно? Хорош тоже и Никита Муравьев! Этот еще отроком убежал из дому, чтобы сражаться против врагов отчизны. Для чего ему, сыну такого умного отца и воспитаннику Карамзина, понадобилось сообщество фантазеров-утопистов?.. А Сергей Волконский? Знатен, генерал в двадцать семь лет, любимец женщин… Откуда у них такая стойкая приверженность либеральным реформам, вольномыслию? Смог же я отбросить обуревавшие меня в молодости крайние идеи, как одежду, из которой я вырос!..»
Александр откинулся к спинке дивана и закрыл глаза. Сквозь шторы, прикрывающие распахнутые окна, прорывались струи ветра. Они колебали хрустальные подвески люстр. Ударяясь друг о дружку, подвески звенели, как стеклянные колокольчики. Под этот мелодичный звон перед Александром, как из тумана, возникали картины прошлого.
…Беспокойно оглядываясь по сторонам, рассказывает ему, подростку, его духовник на уроке закона божьего о том, что в Париже прогнали короля, разрушили тюрьму Бастилию и выпустили на волю ее узников… Что в Петербурге многие жители радуются этому событию, а некоторые сановники — граф Кочубей, граф Салтыков и другие — даже сделали по сему случаю поздравительные визиты французскому посланнику.