— Весьма печально. Прелестная женщина. Ею решительно все восхищаются.
— Жена знает об этом и всегда передает мне все, что ей нашептывают ее ухаживатели.
Николай снисходительно улыбнулся:
— Я сам разговорился как-то с нею о возможных камеражах и нареканиях, которым ее красота может подвергнуть ее в обществе…
— Жена и об этом рассказывала мне, государь.
— Я советовал ей, — продолжал Николай, слегка меняясь в лице, — беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько же и для твоего спокойствия.
Пушкин поклонился,
— Будучи единственным блюстителем и своей и жениной чести, — заговорил он с холодной учтивостью, — я, тем не менее, приношу вам, государь, благодарность за эти советы.
— Разве ты мог ожидать от меня другого? — деланно удивился Николай.
Пушкин прямо посмотрел ему в глаза, похожие на осколки мутного льда, и ответил:
— Мог. В числе поклонников моей жены я считаю и вас, ваше величество.
Николай вспыхнул и надменно приподнял крепкий подбородок:
— Однако какие экзальтированные мысли могут приходить тебе в голову!
— Если бы только мне одному! — со сдержанным негодованием проговорил Пушкин. — Находятся люди с гораздо более смелыми на этот счет предположениями.
Даже в сумеречном свете стало заметно, как багровело лицо царя. Но голосу своему он постарался придать только выражение большого удивления:
— Что же именно?..
Пушкин опустил руку во внутренний карман своего камер-юнкерского мундира и вынул конверт с аляповатой сургучной печатью: посредине буква «А», заключенная не то в качели без веревок, не то в букву «П», — быть может, намек на пушкинскую монограмму.
Под этими знаками было нарисовано перо, на одном конца которого сидела рогатая птица, а на другом висел раскрытый циркуль. Под печатью темнел прямоугольник почтового штемпеля со словами: «Городская почта. 1836 г. Ноября 4. Утро».
Пушкин вздрагивающими пальцами развернул письмо и подал его царю.
«Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего ордена рогоносцев, — читал Николай, написанный от руки печатными буквами французский текст письма, — в полном собрании своем, под председательством великого магистра ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором великого магистра Ордена рогоносцев и историографом ордена».
Пока царь читал «диплом», Пушкин не сводил с его лица горящих глаз.
Он видел, как на царском лбу набрякли тугие жилы, как побелел, словно прихваченный морозом, его точеный голштейн-готорпский нос.
— Кто посмел написать подобное? — наконец, спросил Николай, бросая пасквиль на стол.