Все эти месяцы мы плавали вдоль побережья, ловили рыбу, отдыхали и избегали схваток — и с людьми, и с погодой. Я многое узнал о берегах Англии и, поскольку, Алан не мог не петь, о дальних странах и великих героях. К моему удивлению, он ни разу не пожалел, что оставил двор Аэлы. Мне казалось очень странным, что однорукого воина без гроша в кармане сопровождает лучший певец Британии, но он всегда был радостен и доволен. Я пока не пытался ничего узнать про Марри — я приберегал это до того дня, когда смогу вмешаться в его историю.
Когда дни стали короче, а ветер злее, мы отправились на остров Уайт у южного побережья. Там вообще не выпадал снег, а утро, когда на земле посверкивал иней, считалось холодным. Заливы и ручьи кишели рыбой, так что Марри накопил немного жира на своих длинных костях. Жившие на острове юты не мешали нам, а мы — им.
Однажды я пытался стрелять из лука и после многих неудачных попыток увидел, что Китти наблюдает за мной.
— Не собираешься ли ты заплакать? — спросил я.
— Если и да, то от гордости.
— Помнишь, ты говорила, что есть оружие лучше, чем Тисовый Сокол и Железный Орел?
— Да. Ум и хитрость.
— Я отвечал, что лиса хитра, но лесом правят волк и медведь. Но этот ответ нехорош.
— Почему же?
— Ты говорила о двух вещах, я отвечал про одну. Что такое хитрость без мудрости? Стрела без лука!
— Ты это понял, — рассмеялась Китти. Я повернулся к Алану:
— Спроси Марри, как я стал таким.
Алан взглянул на Кулика и лицо его покрылось потом.
— Сомневаюсь, что эту историю стоит послушать.
— А ты и не услышишь. Ты будешь смотреть на его пальцы.
— Так еще хуже. Я боюсь ее узнать.
— Почему, ты ведь сделаешь из нее песню!
— Да, но что тебе в ней? Загадка маленькой рыбки, плывущей к Полярной Звезде? — Он повернулся к Марри и задвигал пальцами.
Марри поглядел, потом покачал головой и отвернулся к морю.
— Что ты ему сказал? — спросил я.
— Попросил рассказать то, что ты хотел.
— Скажи, что я приказываю ему рассказать о себе.
Когда Алан вновь обратился к Марри, тот сглотнул так, словно хотел что-то сказать, и я даже вздрогнул. Затем его пальцы взялись за работу. Он «говорил» гораздо быстрее, чем во время обычного общения с Аланом, так что певец едва успевал следить за смыслом. Иногда Алан переспрашивал его, и тот нетерпеливо отвечал, мне казалось, с сердитой руганью. В его истории была любовь и ненависть, и было странно наблюдать за жестами, пронизанными такой страстью.
Целый час Кулик чертил в воздухе свои загадочные руны, и, наконец, повернулся к нам спиной. Я думал, что Алан, наделенный большим состраданием к людям, будет тереть глаза от жалости, но нет — они были широко открыты и лихорадочно блестели.