Она отстранилась от меня.
— Говоришь, мне не хватает храбрости? Я скоро поеду, чтобы отдаться в руки человека, который меня больше не любит, который будет оскорблять меня, бить и запрет до конца моей жизни. И все это для того, чтобы мой ребенок не услышал завтра, как его назовут ублюдком. И такую мать ты называешь боязливой?
Может, мне не стоило бы упрекать ее, но я думал над каждым произнесенным мной словом. Она возразила, что готова принести себя в жертву? Но жертвоприношение бывает вызвано трусостью так же часто, как и храбростью. Истинная храбрость — в противостоянии миру, в том, чтобы защищаться против его нападок, глядя ему прямо в лицо, и умереть, сражаясь. Подставить себя ударам — это в лучшем случае почетное бегство.
Почему я должен согласиться с тем, чтобы любимая женщина уехала жить с разбойником, взяв с собой ребенка, которого мы зачали вместе, иметь которого она давно уже не надеялась и которого ей подарил я? Почему? Потому что когда-то пьяный кюре из Джибле возложил руки ей на голову и бессвязно пробормотал три ритуальные фразы?
Будь прокляты законы людские, их притворство, их ризы и их церемонии!
Понедельник, 18 января 1666 года.
Маймун, которому я доверился, считает, что Марта права, а я ошибаюсь. Он слушает мои доводы, не слыша их, и на устах у него один ответ: «Таков наш мир!»
Он говорит, что было бы безумием позволить ей вынашивать ребенка и родить его не в доме мужа и что она, наверное, умрет от тревоги и стыда. С каждым лишним днем она будет волноваться все больше и больше, сказал он, и мне не нужно ее дольше удерживать.
Чтобы смягчить мое горе, он говорит, что убежден: однажды, может, даже совсем скоро, она ко мне вернется. «Небеса часто осыпают несчастьями тех, кто их не заслуживает, но иногда и тех, кто заслуживает», — говорит он, прищуривая глаза, словно для того, чтобы лучше разглядеть изнанку вещей. Он хочет этим сказать, что супруга Марты может постигнуть участь, которой заслуживают разбойники, что правда, возможно, догонит сплетню и что тогда будущая мать моего ребенка снова станет вдовой… Все так, я знаю. Конечно, все может случиться. Но разве не жалкая доля — жить в ожидании смерти соперника, каждый день моля Бога, чтобы он утонул или был повешен? Нет, не так я мыслю прожить свою жизнь.
Я привожу доводы, я спорю, зная уже, что битва моя проиграна заранее. Потому что Марта не решится остаться под моей крышей с растущим животом, потому что она думает только о том, чтобы скрыть свою вину в постели супруга, который ей омерзителен; я не могу удерживать ее против воли. Ее слезы не просыхают, она, кажется, худеет и тает с каждым часом.