И что же делать, по его мнению? Вновь искать. Не здесь ли, в Константинополе, самые большие и самые древние книжные лавки всего мира? Придется расспросить всех торговцев, одного за другим, перерыть их лавки и в конце концов найти.
В этом пункте — но только в этом! — я не стану его опровергать. Если и есть место, где можно было бы отыскать хоть какую-нибудь копию «Сотого Имени» — подлинную или ложную, — это только Константинополь.
Эта истина все же не слишком много весила, и не она повлияла на принятое мной решение не возвращаться сразу в Джибле. Пережив первый удар от неожиданной новости, я убедился, что не стоит уступать унынию, а кроме того, незачем снова пускаться в путь — в самый разгар холодов! — и бороться с трудностями дороги, когда я еще не совсем выздоровел. Подождем немного, успокаивал я себя, порыщем в лавках букинистов и собратьев-антикваров, дадим и Марте время предпринять необходимые шаги, а там видно будет.
Быть может, если эта поездка продлится еще несколько недель, я пойму, зачем я это делаю. Вот что я говорил себе, до того как перевернул эту страницу и зная, что это всего лишь хитрость, призванная заглушить мою тревогу и обмануть отчаяние.
3 ноября.
Я беспрестанно думаю о несчастном Мармонтеле, а сегодня ночью, второй раз подряд, я видел его во сне! Как я жалею, что тогда, во время нашей последней встречи, мы распрощались далеко не лучшим образом. Когда я потребовал от него заплатить пятнадцать сотен мединов за книгу Мазандарани, он, должно быть, проклял в душе скупость генуэзца. Разве мог он догадаться, что меня просто терзали угрызения совести и я не хотел расставаться с сочинением, преподнесенным в подарок бедняком? Мои побуждения были самыми благородными, но он не мог этого знать. И мне уже никогда не удастся обелить себя в его глазах.
Днем ко мне в комнату пришел с визитом мой любезный хозяин, господин Баринелли. Сначала он удостоверился — деликатно приоткрыв дверь, — что я уже не отдыхаю после обеда; потом, по моему знаку, робко вошел и дал мне понять, что решил справиться обо мне, потому что узнал последние новости. Затем он сел, выпрямив спину и опустив глаза, как делают, когда выражают соболезнования. За ним вошла служанка и осталась стоять до тех пор, пока я не настоял на том, чтобы она села. Он обратился ко мне с благочестивыми словами утешения, на генуэзский лад, тогда как она ничего не говорила, ничего не понимала и довольствовалась тем, что слушала своего хозяина, повернувшись к нему всем телом, словно голос его был прекраснейшей музыкой. Что до меня, то, делая вид, будто я внимательно слушаю то, что он мне говорит о путях Провидения, я скорее находил утешение, глядя на них обоих.