— Нет, Шандо, вы удовольствуетесь тем, что пустите своего коня бешеным карьером на одной из авеню, рискуя задавить с полдюжины прохожих! — сказала мистрис О'Моллой, фамильярно похлопав его веером по плечу.
— Ах, господи! Какая вы, право! Из-за одного какого-то ротозея и зеваки, которого я опрокинул в тот раз, вы уже столько раз упрекнули меня; ведь, в сущности, ничего особенного не случилось, он сам говорил, что даже нисколько не ушибся!
— Мало того, я убеждена даже, что он нашел подобное сальто-мортале весьма приятным, что дорожная пыль показалась ему мягче перины! — продолжала безжалостная мистрис О'Моллой.
Но увидев, что слезы унижения и обиды выступили на ресницах Шандо, она тотчас же поспешила добавить:
— Ну, полно, полно!.. Я шучу, ведь вы знаете, какая я злая, но это не мешает мне отдать должную справедливость Шандо в том, что он тотчас соскочил с коня, не дав ему даже времени остановиться, поднял беднягу парса, проводил его до дому и отдал ему все, что было у него в кошельке, и успокоился только тогда, когда вполне убедился, что бедняга ничуть не пострадал, а отделался лишь легким испугом…
Теперь Шандо казался более сконфуженным от этих похвал, чем за минуту до того от насмешек мистрис О'Моллой.
Видя это, господин Глоаген счет нужным переменить тему разговора.
— Скажите, что это за крупные голенастые? — спросил он, указывая на целые стаи птиц с длинными клювами, сидевших целыми десятками в ряд на крышах домов.
— О, это мусорщики и уборщики нечистот, словом, санитары Калькутты, — засмеялся Шандо, — это наши аисты-марабу, которые столь любезны, что исполняют роль бдительных санитаров и очищают улицы от всякого рода нечистот.
В этот момент коляска завернула, въехала на чистый просторный двор и наконец остановилась у нарядного красивого крыльца.
Флигель этот, занимаемый теперь майором О'Моллоем в кавалерийских казармах и предназначенный для командующего полком, был до настоящего времени квартирой покойного полковника Робинзона и мог поистине быть назван маленьким дворцом с великолепным парком, раскинувшимся позади него. Обстановка, правда, была самая скромная, что, впрочем, является прямой необходимостью в этих тропических странах, где дорогие ткани, мягкие диваны и софы неизбежно превратились бы в рассадник мириадов всевозможных паразитов. Но громадных размеров залы и расположение их свидетельствовали о том, что дом этот был построен для больших официальных приемов и торжеств. Весь нижний этаж, согласно английскому обычаю, был отведен исключительно под приемные комнаты, столовую, бюро, деловой кабинет, парадный вестибюль, бильярдную и так далее. В верхних помещениях были спальни и другие комнаты, все до единой выходившие на большую широкую веранду. Кухня, прачечная и людские находились в подвальном этаже. Все стены и потолки, смазанные особого рода штукатуркой, изготовленной из толченых морских раковин, казались отлакированными и переливались самыми богатыми оттенками. Тонкого плетенья циновки из лианы, глянцевитые и блестящие, покрывали полы; массивные бронзовые факелы, монументальные куски красной светлой индийской смолы виднелись во всех углах. Легкая, удобная и красивая бамбуковая мебель с эластичными сидениями располагала к лени и отдохновению. Большая гостиная с высоким потолком не имела дверей, а лишь широкие арки, затянутые легким газом. Повсюду слуги-туземцы, одетые во все белое, стояли неподвижно, почтительные и безмолвные, готовые по малейшему знаку или движению исполнить любой каприз всякое желание.