Самому медведю камень угодил в лопатку, и потом он целый месяц хромал на переднюю лапу.
Человеки после каменного дождя притихли, смотрели в небо заискивающе, но небосвод был безмятежно голубым…
А потом люди стали помирать от голода.
Отощал и медведь.
Теперь ему вновь приходилось охотиться на падальщиков, которых слетелось со всех сторон великое множество. Они проворно откапывали могилы и лакомились человеками. Медведь жрал птицу без удовольствия, зато убивал с радостью и пил кровь.
А потом, как-то раз, с неба вновь посыпалось белое, сладкое, наполненное соком… Человеки попадали на четвереньки и ели прямо с песка, набивая животы до рвоты. Многие не выдержали и поумирали, обожравшись.
Потом люди собрались в огромную толпу и запели небу. Несмотря на радость, выпавшую им, пели человеки грустно, наверное, жалея умерших. Особенно печален был седовласый старик, и пел он особенно тоскливо.
И с этого дня опять каждое утро с неба падало на прокорм. Лишь в один день из семи не падало, но медведь того дня не замечал, используя свою жировую прослойку…
Еще с месяц брел медведь за человеками, радовался жизни, и лишь малость одна — томление плоти — омрачала странствие зверя. Медведь не понимал своих желаний и только иногда, когда закат был особенно кровав, вставал во весь трехметровый рост и ревел на всю пустыню, показывая безмолвным пескам, что и у него кроваво внизу живота…
Но холод ночи остужал страсть, и медведь к утру забывал о плоти, вновь пожирал небесное пропитание, продолжая свой ход за непрестанно галдящим народом.
А один раз он заснул, переев чрезвычайно. Улегся пузом кверху, раскрыл пасть и засопел…
А она неутомимо собирала тающую пищу в кожаный мешок, отойдя от своего племени на расстояние полета камня из пращи. Она собирала горстками, думая о своем муже, который прошлой ночью ласкал загорелое тело, целовал миндаль глаз ее, слегка подергивая за золотую сережку, продетую сквозь нос; отворял дорогу в рай земной и входил в него уверенно и нежно, внося в чрево семечко будущего сына…
Вдруг она увидела большую белую кучу и поспешила к ней, радостная, что наберет и на субботу, что не надо будет полдня гнуть спину.
Она пела низким голосом песню о пастухе и пастушке, воображение ее витало далеко, а медведь уже проснулся и глядел на прекрасную женщину со звенящими браслетами на тонких щиколотках, длинными курчавыми волосами и огромными, черными, словно лунное затмение, глазами.
Сандалии ее шуршали по песку, она в счастливом неведении приближалась к зверю.
Дыхание медведя замерло. Уши прижались к черепу, а между задних лап зажглось факелом…