Абрахам имел порыв поцеловать эскимосу руку, но род его насчитывал лет пятьсот, потому он с трудом сдержался и ограничился сердечным рукопожатием.
На сем расстались.
Разумеется, жирдяй Тромсе не понес тело чукчи в больницу, а ограничился покупкой десяти упаковок алказельцера и рвотного снадобья. Далее Ягердышкино тело было погружено в багажное отделение «Плимута» и отвезено в городской порт, где в огромном сарае проживали китайцы-нелегалы, над которыми руководительствовал мистер Ли, человек неопределенного для европейца возраста, коротконогий и желтый, как сыр.
За двадцать три доллара адвокат и товарищ Ли сговорились о попечительстве над смертельно пьяным Ягердышкой, который в этот момент существовал ненужной тряпочкой, продолжая висеть на плече эскимоса.
Тромсе погрозил Ли пальчиком, припомнив случай депортации аж пятисот китайцев одновременно.
— Сэкрэтность! — предупредил Тромсе.
Китаец улыбался, кивал головой, а про себя думал мыслишку, как бы половчее из этого узкоглазого адвоката с коричневой мордой приготовить утку по-пекински!
Помимо китайца Ли в сарае проживали еще человек шестьдесят его соплеменников, преимущественно мужчины, которых предводитель пристраивал по всей Америке поварами в китайские рестораны, имея с этого немалый барыш, большую часть которого переправлял на Родину в партийную кассу…
Никто не собирался переводить на Ягердышку дорогостоящий алказельцер, который азиаты с удовольствием пользовали вместо газировки. Оппоненты Мао просто налили в корыто холодной воды и поместили в него бессознанного чукчу. На третий час холодной ванны Ягердышка запел песню «Увезу тебя я в тундру», еще через три часа ему представилось, что каяк его перевернулся в океане и он тонет, потому стал плыть в корыте кролем… Через сутки с половиной Ягердышка протрезвел, но заболел температурой сорок.
Чукчу уложили под кусок брезента. Эмигрант дрожал всем телом и старался изо всех сил не откусить себе язык. К тому же пропала и куртка из оленьего меха, и беличья поддевка, и ватные штаны, и прадедушкины унты.
Ему дали попить горяченького — кипятка с половинкой алказельцера. Стало немного легче.
— Жира тюленьего! — попросил чукча, но его языка никто из китайцев не знал, и жира не дали. Потом только выделили плошку риса с вонючим соусом и еще кружку кипятка, но уже без алказельцера…
То ли от температуры высокой, то ли еще от чего, но Ягердышке вдруг стало так тоскливо, что, будь рядом прорубь, он бы, не задумываясь, в нее головой… Но проруби рядом не было, а снована свора китайцев, гомоняшая перед тем, как улечься спать на ночь.