Следующей ночью он не пришел.
Они с вечера сидели с Ахметзяновым в крохотной комнатке гостиницы «Звездочка» и пили хороший жасминовый чай.
— Мне Алик сказал, что она шлюха! — между прочим заметил патологоанатом. — Кстати, жасминовый чай лучше не мешать с сахаром.
— Может быть, — согласился студент Михайлов, размешивая в стакане рафинад. — Мне нравится.
Ахметзянов так и не понял, к чему относятся слова будушего Спартака, к девушке или к чаю, а потоку решил уточнить.
— Вы гений, почти звезда Большого театра, а в будущем и мирового! Мне кажется, нужно быть избирательным в своих связях! Ну что это, в конце концов, звезда мирового балета и проститутка! Никуда не годится!
Студент Михайлов выплеснул в мусорное ведро сладкий «жасмин».
— Согласен с вами, лучше без сахара. — Господин А. заварил себе новую щепоть чая и смотрел, как чаинки, напитываясь кипятком, медленно оседают на дно стакана.
— Может быть, это не мое дело, конечно! — Ахметзянов взял пальцами кусок сахара, помочил его в чае и захрустел громко, так что в люстре зазвенело эхом. — Но, извините, всякая там инфекция, клофелин… Все это может испортить нам премьеру…
— Зачем вы съели землянику?
— Что? — осекся патологоанатом.
— Вы съели частицы душ невинно убиенных.
— Чушь какую-то мелете!
— Я понимаю, по простоте душевной, — улыбнулся господин А.
— Чушь, еще раз говорю!
— Вам виднее, — не стал дальше спорить студент.
После этого небольшого диалога они наслаждались чаем молча, затем и спать легли, не пожелав друг другу спокойной ночи…
Под утро Ахметзянов проснулся от необычного шума в гостинице и, не обнаружив студента Михайлова в кровати, заволновался…
Надо отметить, что волнения прозектора были совсем не напрасны, его интуиция подсказывала, что произошло нечто из ряда вон выходящее. И он был абсолютно прав.
В три часа ночи в окошко их номера еле слышно постучали. Точнее, поскреблись… Проснулся только студент Михайлов. Прежде чем открыть глаза, он уже знал, кто царапается и по чью душу.
Он сел в постели, коротко взглянул в окно и, увидев сверкающие глазки, стал скоро одеваться.
Вышел из номера почти бесшумно, без верхней одежды, лишь в брюках да извечном своем черном свитере под горло.
По хрустящему снегу обошел гостиницу с тыла и встретился с ним.
Он стоял с улыбающейся рожей, держа на плече рельс.
— Пы-гы! — Незваный гость гортанным смехом поприветствовал господина А. и облизнул огромным языком щеки.
— Зачем вы здесь? — спросил студент Михайлов, слыша, как раскачивается на холодном ветру бледный фонарь.
— Инстинкт, — прошипел пришелец.