Взяв свой хуй, который по пьянке не очень-то мне повиновался, то стоял, то не стоял, кренился и падал, я прикоснулся им к ее пизде. Я опять отдаю ей должное – пизда у нее была хорошая, сладкая, сочная, спелая пизда – видите, сколько эпитетов. Поводив хуем по ее пизде, которая от этого прикосновения стала еще жарче и понравилась моему хую как и мне, я воткнул его в эту мягкость, текучесть и сочность. Он втиснулся туда, в это таинственное место. И уже наученный горьким опытом, я все-таки считаю это место таинственным.
Я некоторое время поебал ее, раздражая и раздвигая хуем ее слипшийся канал, это было мне приятно, но хуй мой от проведенных в бессознании может быть шести или семи часов все же не налился в полную силу, мое воображение и голова работали куда лучше, чем мой бедный цветок.
Я поебал ее, она кончила, а я даже не возбудился по-настоящему. А пизда, я же вам говорю, была вся подернута слизью, мягкая, всасывающая мой хуй. Пизда не была истеричной, как Розанн, она не раздражалась, не кричала, она была пиздой 33-х или 35-тилетней бабы, доброй пиздой, которая, казалось, кротко увещевает и успокаивает. – «Все умрем, будь здесь, здесь тепло и сыро, жгуче и спокойно, и только здесь человек чувствует себя на месте». Вот что говорила ее пизда и я был с ней, мягкой, пухлой и хлипкой, согласен. Хуже было, что говорила и сама Розанн. Хорошо если бы по-английски, но она говорила по-русски, частые поездки в СССР и ее русские любовники давали о себе знать.
– Ты не можешь кончить, – говорила она ебясь, и немного задыхаясь от ритма ебли. – Ты слишком нервный, ты торопишься, не торопись, не торопись, милый!
Я бы ее и ударил, но только она бы не поняла, за что. Не мог же я ей объяснить, что русский ее язык с акцентом действует на меня ужасно, что мне кажется, будто я нахожусь не в постели, а в жутком убогом помещении эмигрантской русской газеты с ее ободранными стенами, пылью, вонью и мусором. «Ты кончил», – говорит она, и с последним тонким ее «и» незримая ледяная рука сжимает мой хуй, и он опадает, вянет, мой бедный пылкий цветок, когда-то моя гордость и часто моя беда. Я не могу, ничего не могу, совсем не могу …и не хочу…
Ну что, я заставил себя осатанеть, я это могу, когда нужно, мне захотелось ее стонов и криков и воплей. Я вынул свою ненужную безделицу из нее и сполз вниз, раздвинул ее ноги, вынул свой, такой необходимый мне сейчас язык, провел языком по своим губам, облизнулся, а потом провел им по ее половым губам. О, ее тело оценило это удовольствие. Оно дернулось и стало. Тогда я проверил вначале все уголочки и тупики ее пизды, это было мне необходимо, я знал свое дело, мне нужно было проверить, где что лежит, и тогда уже начать действовать.