Злой человек все хватал ее за руку. У меня и глаз бы не дернулся пристрелить его, для таких как он и созданы законы, охранять их имущество и сомнительные права, чтобы такие, как я, не осуществили (глаз бы не дрогнул) право справедливости. Я сидел напротив – даже в моих несчастьях – живой, злой, куда более обширный и талантливый, чем он. Все мое несчастье заключалось в моих достоинствах. Я мог и умел любить. А он был равнодушная пробка, которую качает на волнах житейского моря, у него был только хуй, и он канючил, трогая ее руку, домогаясь вставить свой чешущийся хуй в ее пипку.
А, они ни о чем интересном не говорили. Я что-то для приличия у него спрашивал, как-то участвовал в беседе. Моя цель была сидеть рядом с ней.
Позже, выпив несколько графинов вина, в основном, я и Елена, конечно, мы покинули обедавших в тепле и свете богатых людей и пошли в «Плейбой клаб» на 59-й улице. Это все было рядом, можно было выйти в тапочках из «Винслоу» и попасть в иной мир. У Карлоса был билет «Плейбоя» – конечно, он был плейбоем, как же иначе. У входа стоял один зайчик, ему Карлос показал свой билет. На зайчиках были ушки да колготки, почти вся одежда. В глубине, в полутьме другие зайчики разносили напитки. Елена и Карлос провели меня по всем этажам клуба, показали провинциальному Эдичке злачное местечко. На каждом этаже был свой бар или ресторан, официанты в различной форме, картины и фотографии, полутьма, как я уже заметил, и тому подобное великолепие. В мягкой музыке, потягивая из огромного бокала свою водку – я по контрасту вспомнил своих недельных приятелей, бродяг из района Бруклинского моста и засмеялся. Вот, блядь, цивилизация, и как не боятся, что когда-нибудь гигантские волны, поднявшись из трущоб Бруклина и нижнего Ист-Сайда подымутся и накроют на хуй маленькие островки, где происходит пир во время чумы, льются звуки утробной музыки, мелькают почти голые жопы зайчиков, и, всем доступная ходит моя Елена. И ни хуя никакая провинциальная одноэтажная Америка никого не спасет, все будет так, как захочет Нью-Йорк – мой великий и пламенный город…
Мы сидели недалеко от танцевальной площадки, я тянул свою водку, как вдруг Елена неожиданно пригласила меня танцевать. Мы пошли. О, она блестяще танцует, мой ангел ебаный, как когда-то, будучи еще ее любимым мужем, Эдичка спьяну назвал ее. Ей это прозвище нравилось тогда. Ангел ебаный.
Первый танец на эстраде еще были пары, и рядом с нами танцевали знаменитые зайчики. Потом мы танцевали почему-то одни. Хуй его знает, почему мы оказались одни, и мелькал свет, вдруг запечатлевая наши позы и было восхитительно, ведь она была рядом, и мне казалось, что ничего не изменилось – не было крови и слез, и сейчас мы еще потанцуем, и обнявшись пойдем домой, и ляжем вместе.