Позже ее родители отправились к больной тете в госпиталь, а я пошел и лег на диван – отдыхать так отдыхать. Провинция, так нужно, как говорили на Украине, – завязать жир. Один раз можно повыебываться и побыть не в своей тарелке. Соня поставила мне пластинку каких-то одесских остряков – учеников Райкина, я не знал их фамилий – чему Соня простодушно удивилась. – Да, не знаю, – говорил я, – увы. Остряки были скушные и рассчитаны были на людей, работающих в советских научно-исследовательских учреждениях и институтах. Но я слушал их и не злился. Один день в Одессе. Ничего, потерпим. Только здесь, в Америке, я воочию убедился в огромной дистанции, разделяющей Москву и русскую провинцию.
– Может быть, пойдем погуляем в парк, – сказала она, там есть замок, его привезли из Европы на пароходах, разобрав по кирпичику, и здесь собрали.
– Пойдем, сказал я, – здесь все из Европы привезли.
Мы пошли, и мне было тихо и спокойно. Темнело, в парк почему-то нужно было подниматься лифтом. Поднялись. Шли по пустым аллеям, почти не говоря. Я был благодарен ей за то, что она молчит. И мы в молчании пришли к этому замку и сели на скамеечку.
Дело было не в замке – он был куда менее интересен, чем, например, замок Фра-Дьяволо, который я видел в Итри, в Италии. Так себе, скушный американский замок. Не верилось, что его привезли из Европы. Наверное, подлог.
Но отовсюду пахло свежим лесом и океаном, было очень хорошо. Тихая просторная минута. Если б я еще был в нее хотя бы немножко влюблен, я был бы совершенно счастлив. Но и так это было мое первое тихое вечернее состояние. Я как бы бежал не глядя, бежал, устал, остановился, задумался, и мир предстал мягким, ласковым, все прощающим, все смывающим вечным миром.
– Спасибо тебе, Соня, – тихо и искренне сказал я ей.
Потом мы ехали в Сити ко мне в автобусе, который продувался ветром и старенький подгулявший черный дядька менял мне доллар, и Соня меня не раздражала… И ебал я ее в тот вечер с благодарностью, даже старался.
В другой раз мы шлялись с ней в Вилледже – она кормила меня осьминогом на Сюлливан-стрит. Был итальянский праздник, в церковь ехали невеста и жених, отчего у меня слегка кольнуло под сердцем, я вспомнил свое венчание, толпы друзей и заторопился отойти от церкви. Маленькая Соня щелкала фотоаппаратом, снимала меня во всех видах. Я, пожалуй, мог бы сделать ее рабой, стоило мне заикнуться, что я ненавижу на женщинах брюки и люблю платья, назавтра она пришла в новом, специально купленном платье. Пожалуй, я мог сделать ее рабой, но я сам искал рабства, рабыни мне были не нужны.