Клио уже думала об этом.
— В таком случае у меня повредился рассудок, однако никаких признаков этого я не заметила и в остальном вела себя нормально. Я понимаю, насколько это странно, однако логичнее объяснить все «одаренностью».
— И что вы собираетесь предпринять?
— Остаться в Холихуде и выяснить, что происходит. — Она смотрела прямо на Уилла, отлично понимая, что дает ему возможность настоять на ее отъезде, но он ничего не сказал, и тогда Клио снова заговорила: — Вы сказали, что хотите, чтобы я уехала ради вашей бабушки…
— Но вы этому не поверили?
— Ваше беспокойство излишне. Леди Констанс способна сама распоряжаться своей жизнью.
— А вам не приходило в голову, что, быть может, я хочу, чтобы вы уехали ради вашего собственного блага? — не став возражать, спросил Уилл.
Пламя добралось до пузырька влаги в горящем полене, и он неожиданно лопнул с громким треском.
— Ради моего блага? Вы думаете, мне грозит опасность? — «Быть может, от вас?» — подумала Клио.
Уилл повернулся так, что свет от камина подчеркнул резкие суровые черты его лица, и, в упор глядя на девушку, произнес:
— Я не виновен в смерти того мужчины.
Рада это слышать, — прошептала Клио. Она снова взяла бокал и одним глотком осушила его. Вино обожгло ей горло, у нее на глазах выступили слезы, но она постаралась сдержать их. — Во всяком случае, я не могу уехать.
— Почему?
Встав, Клио расправила юбку серебристо-голубого муслинового платья, которое надела к ужину. Английские наряды сильно отличались от тех, к которым она привыкла в Акоре, но в них, по мнению Клио, была определенная прелесть.
Однако совсем иное дело — прически. Клио откровенно не нравилась нынешняя мода на тяжелые завитушки вокруг ушей, и поэтому она оставляла волосы распущенными, скрепляя их двумя жемчужными заколками, которые не давали золотисто-рыжим прядям падать ей на лицо.
Заколки были подарком родителей по случаю ее шестнадцатилетия, со дня которого прошло уже восемь лет. У нее были и другие драгоценные украшения, подобающие принцессе Акоры, но заколки девушка любила больше всего.
Принцесса Акоры…
— Это было бы трусостью, — ответила она.
Существовала ли какая-то надежда, что Уилл ее поймет?
Храбрость была врожденной чертой Клио, переданной ей не только родителями, но всеми предшествующими поколениями как из Акоры, так и из Холихуда. Смалодушничать означало предать себя самым постыдным образом, и она готова была умереть, но не отступать.
— Хотите еще выпить? — предложил Уилл, видимо, решив оставить при себе то, что собирался сказать.
— Нет, благодарю вас, — покачала головой Клио. — Я должна вернуться наверх.