— И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила — я подчеркиваю если, — зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?
— Верно.
— А потом, вообще, если человек при смерти...
— То он что?
— Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.
— Но не Тревор.
— Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.
— Если он умирает, — сказал я.
Кивнув, она загасила сигарету.
— Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?
— Достаточно одного внимательного взгляда.
Она открыла рот, словно собираясь возразить, и тут же закрыла его и, понурившись, на секунду свесила голову в колени. Потом, встрепенувшись, быстрым движением откинула с лица волосы и сама откинулась на спинку стула.
— Ты прав, — сказала она. — Мысль глупая. Мужик этот определенно одной ногой в могиле.
— Все так, — сказал я. — Но вернемся к началу. Что заставляет его до такой степени ненавидеть свою плоть и кровь, что он решает посвятить последние дни свои охоте на нее?
— Джей предложил нам историю с кровосмешением, — сказала Энджи.
— Пускай. Папа любит свою дочурку чересчур сильной любовью. Они находятся в связи, но тут возникает препятствие.
— В лице Энтони Лизардо. Вот мы опять и вернулись к нему.
Я кивнул.
— И папаша наносит удар.
— Вскоре после того, как сходит со сцены мать. Дезире впадает в депрессию. Затем знакомится с Прайсом, который умело использует ее горе и втягивает ее в кражу двух миллионов.
Повернувшись, я бросил на нее взгляд:
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем было ее втягивать? Я не хочу сказать, что он не мог пожелать прокатиться с ней и поразвлечься, но зачем было втягивать ее в свой план?
Энджи постукивала по бедру пивной бутылкой.
— Ты прав. Не стал бы он этого делать. — Подняв бутылку, она прикончила пиво. — Господи, я запуталась.
Мы сидели молча, мысленно прокручивая все то же, в то время как луна лила перламутровый свет на воды залива Тампа, а розовые щупальца заката на фиолетовом небе меркли и в конце концов совсем пропали. Я пошел внутрь принести еще пива, потом вернулся на балкон.
— Черное — это белое, — сказал я.
— А?
— Это ты так выразилась. Черное — это белое. А верх и низ тут поменялись местами.
— Правда. Истинная правда.
— Ты видела «Расемон»?
— Похоже, это какая-то картина про спортсмена.
Я исподлобья взглянул на нее.
— Прости, — беспечно сказала она. — Нет, Патрик, не видела я этого Ра... как там его дальше?