Иван Иванович помнил, что когда они вступили в квартиру перед ними возникло плоское лицо с суровыми глазами и только по белому крахмальному фартуку можно было предположить, что лицо это женского пола.
– Ужином накормите нас, Груня? – заискивающе, как показалось Ивану Ивановичу, поинтересовался у нее хозяин.
– Так точно, – ответила Груня и, повернувшись налево кругом, удалилась в глубину квартиры.
Что именно подавалось на ужин и какого вкуса были кушанья Иван Иванович тоже не запомнил.
Все свои убывающие силы Распятий сосредоточил на рассказе о происшедшей с ним трагедии. Гарантий Осипович слушал, не прерывая. Стекла его очков светились уютным желтоватым светом, время от времени он поднимал руку и в раздумье проводил ладонью по влажно блестевшей лысине.
– Судьба послала мне тебя, Гарик, – закончил свою исповедь Иван Иванович. – Ты меня знаешь, как никто... Годы ничего не изменили... да, ничего не изменили, – с силой повторил Иван Иванович, – я это сразу почувствовал. Вся моя надежда теперь на тебя. Твой ум, опыт...
– Ах, Ваня, Ваня... – Гарантий Осипович вытер твердые, чисто выбритые губы салфеткой, отклонился на спинку стула. Уютный желтый огонек в очках погас. Лицо ушло в тень.
– Ваня, вспомнить можешь только ты. Ты один. Но я попробую тебе помочь, подсказать. Подумай. Ответь мне, на что ты сам надеешься? Подумай, ведь ты искренний человек.
– На коммунизм, – с полувопросительной интонацией предположил Иван Иванович.
– Коммунизм и так будет. Это научно доказано. Тут твои надежды ни при чем.
– На мир...
– На мир не надеются, за него борются. Еще на что?
– На бога? – Иван Иванович хотел пошутить, но вышло не ловко и горько.
– На бога надейся, а сам не плошай, – тоже пошутил Гарантий Осипович. И продолжал серьезно:
– Сценарий твой называется «Надежда». Ты же на что-то должен надеяться, вот ты, русский человек, Иван да еще Иванович, мужчина не первой молодости...
– Беспартийный...
– Ну, беспартийный... писатель, член Общества кинолюбов. Ты член Общества? Иван Иванович кивнул.
– Может быть, надеешься, что к тебе придет слава? Всесоюзная, всемирная...
– Какая там слава, Гарик, смешно.
– А может быть... Как это... помнишь? «И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной» А? – Гарантий Осипович заметно оживился.
– Любовь? – Иван Иванович задумался. – Я жену люблю, – сказал он, почему-то тяжело вздохнул и смутился.
– Что же тут смущаться, чудак-человек? – Гарантий Осипович хохотнул – Это прекрасно! Но жена есть жена...
– Надеялся я повидать Венецию, – слегка повеселев, сказал Иван Иванович, – город на воде, жемчужину Адриатического моря...