От одной мысли о Деннисе ей стало дурно. Лицом он был даже красив — мужчина средиземноморского типа с густыми и жесткими черными волосами и постоянной тенью щетины на щеках и подбородке. Но его тело было непомерных размеров. И волосатое, как у гориллы.
Без сомнения, многим женщинам нравились его смуглое лицо и все другие признаки мачо — настоящего мужчины, однако Молли предпочитала более светлый и более элегантный облик Лайэма. Ее любимой фантазией было представлять себе, как она пропускает сквозь пальцы его светлые шелковистые пряди и проводит руками по его гладкой, безволосой груди. Она возбуждалась, стоило ей только вообразить, что она прикасается к нему, тогда как при мысли о том, чтобы прикоснуться к Деннису, по коже у нее бежали мурашки.
— Спасибо, Деннис, — вежливо сказала она. — Спасибо тебе за все. Но извини меня, я не могу. Сегодня никак.
Надо отдать ему должное, он принял отказ спокойно. Возможно, если кто-то с первого раза говорил ему «нет», он рассматривал это как вызов, как испытание его способностей.
Недаром в его черных глазах сверкала неотразимая уверенность, когда он улыбнулся ей в ответ на отказ.
— Что ж, ладно. Тогда, может, в другой раз?
— Может быть, — ответила она, не желая показаться невежливой после того, как он выручил ее из беды.
— Я тебе позвоню, — сказал он и снова включил зажигание.
Молли поняла, что должна сама открыть дверцу и выйти из машины. Так что, вероятно, Деннис не так уж спокойно принял отказ.
Она подождала, пока он уедет, потом повернулась и пошла по дорожке к дому. Взглянув наверх, увидела свет в окне спальни, которую занимала теперь мать. Молли предстояло продемонстрировать матери результат своих решительных действий. Избежать этого она никак не могла. Так что уж лучше покончить с тягостным делом прямо сегодня.
— Я пришла! — крикнула она, войдя в дом. Никакого ответа.
С сильно бьющимся сердцем она заперла за собой дверь на замок, потом поднялась по лестнице и легонько постучала в дверь комнаты.
— Можно мне войти?
— Что ж, входи, — не сразу и не очень приветливо послышалось из-за двери.
Молли никогда не забудет, какое у матери было лицо, когда она вошла в комнату.
— Значит, ты все-таки сделала по-своему, так? — резко бросила Рут. — Взяла и обрезала свои чудесные длинные волосы и перекрасилась в этот вульгарный рыжий цвет. Не жди от меня восхищения, Молли, потому что я его не испытываю. Мне очень жаль, но врать я не собираюсь.
Молли огорчилась: мать не только совсем не сожалела о сказанном, но к тому же и соврала. Ее выдало то, как моментально округлились ее глаза, прежде чем она успела это скрыть.