Пирамида. Т.1 (Леонов) - страница 407

Сборище расступилось с открытой враждебностью к людям из расы господ, пренебрегших самой надеждой для неведомых смертных целей. Иные дантовским шелестом губ просили билетика, — режиссер воздержался из-за реальной угрозы быть растерзанным вместе со своею дамой... под конец пришлось протискиваться локтями, почти бежать. Машина находилась в темном переулке за бульваром. Просто везло Сорокину, что собственная его жестяная коробка оставалась в гараже, — рядом с автомобилем Юлии она выглядела бы совком для уличного мусора — только с окошками и на колесах. Казалось, все адские соблазны капиталистической цивилизации сочетались в длинном, для лучшего пожирания космических пространств, транспортном агрегате, правой стороной взобравшемся на тротуар, чтобы не загромождать проезжей части проулка.

При погрузке в него Сорокин испытал знакомое, довольно тошнотворное чувство личной невесомости, с каким вступал когда-то в мрачный особняк на Банковской.

— О, откуда пани Юлия раздобылась такой таратайкой?.. Заморский дядя? — и с кривым ртом высказал сожаление, что в роду у него не нашлось конквистадоров для завоевания золотоносных песков за океаном. — Или тетя?

Юлия не откликнулась: слишком много цветных и мигающих точек на пульте требовали ее внимания. Что-то бешено проструилось под ногами, и путешествие началось. Дождь хлестал снаружи, но внутри было тепло и сухо. И до такой степени не достигали сюда житейские огорченья, даже изъяны мостовой, что наблюдать предночную уличную суматоху за стеклом было приятно и беззаботно, как, наверно, с неба. Пока из лабиринта выбирались на простор, магнитный негритенок над пультом лишь дважды тряхнул головой, — позже у него не было повода для потрясений. Вдруг Сорокину стало ясно, что за полчаса подобной скорости можно умчаться даже в такую даль, откуда нет возврата. Последнее слово техники, изворотливое до сходства с живым организмом, машина проявляла такое презрение к дорожным знакам и уличным препятствиям вроде встречного транспорта и просто уличных фонарей, к самим законам механики наконец, словно кто-то дополнительно, с заднего управления, что ли, корректировал очевидные погрешности водителя. На крутом повороте, слегка оттеснив хозяйку, озабоченный седок кинул взгляд в сумерки за спиной, никого третьего там не было. И так как дьявола не виднелось позади, значит, действовало какое-то жироскопическое устройство его изобретения. Время от времени трепетное, всякий раз не осуществившееся ожидание неминуемой катастрофы стало сменяться приятным замиранием сердца от скольжения в какую-то бесшумную пустоту. Вряд ли даже на испытательном треке позволительно так форсировать мотор, и следом вошло в голову, какие призы можно было сорвать на ближайших же мировых гонках. Искоса Сорокин взглянул на соседку за рулем: никогда не видел ее такой. Трудно было понять, что именно происходит с нею. Возможно, сама природа, в наказанье за слишком долгое женское сопротивленье, лишает Юлию своего покровительства, прежде всего тех последовательных превращений, естественно приводящих к итоговому примиренью в конце. И хотя их общественное положение давно сравнялось, Сорокин с раздраженьем поймал себя на почтительной осторожности, с какой пытается ставить диагноз состоянию Юлии, даже в мыслях избегая положенных в таком случае медицинских формулировок... Не место было бунтовать здесь, и, кроме того, как шла ей теперь огорчившая его давеча худоба одержимости — от напряжения на пределе сил, ожесточенного азарта, как будто непременной через какую-нибудь минуту вспышкой пламени с распылением в нечто хотела растратить до конца предоставленное ей, осмыслению не поддающееся чудо. Зеленоватые блики из прорезей пульта лежали на ее губах и щеках, светились в крупных пуговицах пальто, в камне несоразмерного ее руке, почти мужского перстня. Наблюдаемое всего сравнимей было с флюоресценцией человеческого вещества, застигнутого электрической бурей. После затяжных поисков поэтического материала, конституционального близкого наконец-то в режиссерские руки сам ложился сюжет мирового боевика — с участием полуотвлеченных существ, от века служивших людям крупнейшими купюрами мысли — неких тайных сил, в чьих грозных возможностях уже убедился и чьего бытия все еще не допускал — и оттого столь рискованным для автора без философского обеспеченья. Собственно уже владел сюжетом, видел на просвет, но, по счастью, для репутации своей так до самой развязки полгода спустя и не осознал богатой темы, — слишком чужда она была миру бытовавших в тогдашнем кино доярок, монтажников, стригалей и других тоже, где профессия, социальный привод с эпохой, считалась лицом самой души.